Артем Драбкин - Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»

— Вы считали себя « смертником»?

— Если честно — да… И даже матери с сорок второго года никаких писем не писал.

Она прислала мне письмо на фронт со словами, что-то вроде: «…Сынок, бей врага без жалости, смелого пуля боится и штык не берет». Я его прочел, меня эти «пожелания» почему-то задели, и я решил больше маме не отвечать. Зачем надеждой мать мучить, пусть думает, что ее сын уже погиб… Написал ей снова только через несколько месяцев после войны, когда немного «отошел сердцем» и сам убедился в том, что, наверное, буду жить дальше. Мать мое письмо получила и все равно тогда не поверила, что я живой. Ей в конце 1944 г. прислали «похоронку», что я убит в бою под Ригой… Сколько раз, вернувшись из боя или с разведзадания, мы не верили, что уцелели, что нас не ранило и не убило, ощупывали себя, шалея от радости…

Это же постоянное балансирование на грани жизни и смерти…

А других «на ровном месте» убивало, кого шальной пулей, а кто и на мине подрывался в своем тылу… Осенью сорок третьего мы освободили какое-то небольшое село. Из одной хаты вышла женщина с сыном, парнишкой лет пятнадцати, вынесла нам, троим разведчикам, кринку молока. Стоим, разговариваем, пьем молоко. И тут внезапный немецкий артналет по селу. У хозяйки за домом была вырыта щель для укрытия, на случай бомбежки. Мы туда. Двое товарищей прыгнули в нее, я пропустил женщину перед собой и тоже бросился в щель. Ее сын упал на меня сверху. Залегли. Взрыв снаряда.

И тут у меня вся спина от чего-то стала мокрая. А это… сыну хозяйки голову начисто, как бритвой, крупным осколком оторвало, и его кровь хлынула на меня… Я до сих пор не могу забыть горе и крик его матери… Не было бессмертных… Долго никому не везло…

В дивизии был один командир батальона, ЕСС, которого все считали заговоренным от пуль. Из любой смертельной схватки, из любой кровавой переделки он выходил живым. Ни разу не был ранен, хотя, как все говорили, ни разу не ложился под немецким огнем. Помню, в Прибалтике, прямо на моих глазах во время боя этот комбат, в до блеска начищенных сапогах, идет вперед в полный рост под сильным артиллерийским и пулеметным огнем противника. Рядом с ним разрывается снаряд и его взрывной волной швырнуло на землю. Он встал, отряхнулся, сказал: «Вот, гады, попадать начали!» — и снова пошел вперед… Мы просто охреневали. Но в следующем бою несут этого комбата с поля боя на носилках, и все говорят — ранение-то смертельное…

Но не всегда судьба разведчика заранее была обречена. Некоторые из наших ребят-разведчиков после очередного ранения из госпиталей попали в военные училища и вернулись на фронт уже офицерами, после относительно долгого перерыва в «своей войне», и в итоге остались живы. Мой верный товарищ Валя Претко после очередного ранения, в 1944-м, попал в танковое училище, после войны стал подполковником. И наш гитарист, Коля Легкоступ, тоже после ранения был направлен учиться на офицера и дослужился до подполковника.

— У разведчиков роты были предчувствия, что именно сегодня — «последний день»?

— Да… Такие предчувствия были не только у разведчиков.

Многие безошибочно определяли, когда их убьет. У меня был товарищ, еврей, фельдшер одного из стрелковых батальонов нашей дивизии, в звании старшины. Звали его, как и меня, Михаилом, до войны он успел закончить два или три курса медицинского института. Шутник, весельчак, бесстрашный человек. В Латвии он как-то начал с утра прощаться с товарищами, сказал: «Сегодня меня убьют». Батальон шел по дороге, и тут случился внезапный немецкий артналет. Все побежали к ближайшему лесу, а он остался сидеть на повозке. Ему кричали: «Мишка, сюда! Давай к нам!» Но он не побежал, а просто не сдвинулся с места. И через минуту в него прямое попадание… Когда мне сказали о его гибели, я места себе долго не находил…

— Были случаи, что разведгруппы из состава вашей разведроты, и полностью погибали в немецком тылу?

— Чтобы никто из поиска не вернулся — у нас таких случаев не было. Случалось, что погибала большая часть разведгруппы. Помню, как-то в Белоруссии ушла к немцам в тыл группа из 12 человек, а к своим вышли, а вернее сказать — выползли, истекая кровью, только двое раненых разведчиков. Остальные погибли… Таких трагических эпизодов в нашей роте было несколько в 1943–1944 гг….

— Кто-то из разведчиков роты попал к немцам в плен? Существовал ли у вас в роте закон — убитых товарищей врагу не оставлять?