Жан Мари Констан - Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн

Эта дуэль прибавила славы Бове-Нанжи, ибо и Крийон, и все, кто присутствовал на поединке, восхищались его мужеством и доблестью. Король справлялся о его здоровье и несколько раз лично приходил проведать его, всякий раз «выражая ему свое особое благоволение».

Значение дружественных уз трудно переоценить, именно они стали краеугольным камнем дворянского мировоззрения, отодвинув на второй план политические стратегии и выбор религии. Так, когда была создана Лига, Бове-Нанжи присоединился к герцогу де Низу по причинам, не имевшим ничего общего ни с политикой, ни с религией. Он испытывал симпатию к герцогу и «неприязнь к герцогу д'Эпернону «, который, пока Нанжи исполнял обязанности посла в Португалии, воспользовался его отсутствием при дворе и занял его место фаворита при Генрихе III. Меченый обещал Бове-Нанжи карьерный рост, но обещания не выполнил, и Бове-Нанжи вскоре вернулся в свои владения. Через некоторое время он вновь присоединился к Генриху III — по просьбе самого монарха.

Бове-Нанжи с горечью повествует о разочарованиях, которые довелось ему пережить во время пребывания в высших эшелонах власти, где борьба честолюбий достигала такого накала, что не оставляла места для дружеских привязанностей. «Не следует уповать на дружбу, завязанную при дворе! — писал он. — Один из моих ближайших друзей нарушил это правило и потом горько об этом сожалел». Он имел в виду Сен-Люка, королевского фаворита и своего конкурента на должность командира Пикардийско-го полка. Эта конкуренция разрушила их дружбу, и Сен-Люк наговорил о нем «немало дурного, выставив его в черном свете перед королем».

Аналогично поступил с ним и еще один любимец Генриха III, маршал д'Омон, предложивший монарху назначить Лашатра маршалом Франции, если тот выйдет из Лиги. Король обещал маршальское звание Бове-Нанжи. Но Омон сказал королю, что Бове-Нанжи еще слишком молод и может подождать следующего случая получить звание маршала. Генрих III передал Бове-Нанжи слова Омона, и автор «Мемуаров» «перестал считать д'Омона своим другом», хотя прежде «полагал, что лучшего друга у него никогда не было и не будет».

Как следует из этих историй, необходимость сделать карьеру плохо вязалась с высоконравственными поступками, которые подразумевает дружба. Становится понятным, почему поставленный самостоятельно спектакль собственной смерти в глазах дворянина, обретавшегося в мире развращенных страстей, приобретал спасительный моральный и эстетический смысл.

Дружба ценилась очень высоко. Во время Религиозных войн дружба ставилась выше партийных пристрастий и обязательств. В 1580 году дворянин из Боса, лигист Теодор де Линьери узнал, что в Шартре лигисты намерены взять власть в свои руки. Это означало, что живущим в городе роялистам грозит арест, заключение в тюрьму и уплата солидного выкупа, и Линьери предупредил о готовящемся перевороте своего друга де Ту. Вот что писал об этом де Ту в своих воспоминаниях: «Теодор де Линьери, по многим причинам принадлежавший к близким друзьям господина де Ту, предупредил оного де Ту, что Шартр вот-вот встанет на сторону Лиги, а следовательно, господин де Ту должен немедленно предпринять надлежащие действия, дабы обезопасить свою жизнь». Много подобных примеров приводит «протестантский Баяр» Лану. Рассказывая в своих «Речах политических и военных» о встрече в Тури Екатерины Медичи и Конде, пожелавших договориться, чтобы избежать военных действий, он подчеркивал, что «в те времена дружеские связи играли немалую роль».

Армии католиков и протестантов, находившиеся в двухстах шагах друг от друга, ожидали исхода переговоров, последней возможности мирно урегулировать спорные вопросы. С обеих сторон командиры прилагали все усилия, чтобы помешать людям вступать в контакты с противником, но все хотели общаться или хотя бы перекинуться парой слов. Солдаты обоих лагерей, несмотря на различия в вере, прекрасно знали друг друга, так как несколькими годами раньше вместе воевали в Италии. Мы уже приводили слова протестанта Лану о том, что «в рядах противников у него было не менее дюжины друзей, которые были ему дороги как родные братья и которые питали к нему те же чувства».

Дворянская дружба гармонично вписывалась в войны с иноземцами, но никак не сочеталась с войной гражданской. Проблемы, которые во время гражданской войны постоянно приходилось решать каждому дворянину лично, когда его советчиком на поле боя выступала только его собственная совесть, неминуемо должны были подорвать систему дружеских отношений, составлявшую значительную часть дворянского универсума.