Пер Сюндман - Полет инженера Андре

- Первый покойник в моей жизни, - сказал я. - Я никогда не видел покойников.

- У меня не укладывается в голове, что это он, - отозвался Андре.

- Еще бы, - согласился я. - Вместо молодого элегантного столоначальника - страшно худой человек с косматыми волосами и темной бородой.

Мы обложили тело Нильса Стриндберга камнями, нося их с берега к его могиле в расщелине. Борясь с усталостью, ходили взад и вперед, носили камни, пока не стемнело.

- Плохая могила, - сказал Андре.

- Как могилы зверобоев на Голландском мысу и острове Датском, ответил я.

Снег, целый день снег.

Мы с Андре начали сооружать фундамент. Я носил с берега воду в кастрюле и поливал снег, чтобы он смерзался в лед. Дело подвигалось медленно.

- Надо бы сложить пирамидку, что-то вроде памятника, на могиле Стриндберга, - сказал Андре.

Конечно. Но сперва надо закончить строительство зимовья, накрыть палатку снежным домом.

- Это не цинизм, - сказал я, - а элементарный факт: со смертью Стриндберга наши запасы возросли на тридцать процентов.

- Это не элементарный факт, - ответил Андре, - а голый цинизм.

- Цинизм? Беспардонная откровенность? В нашем положении, - сказал я, о цинизме можно говорить только в одном смысле. Ты знаешь, что я подразумеваю?

- Еще бы.

- Что ты сознательно втравил нас в затею, которая заведомо была обречена на провал.

Поужинали поздно: жареная медвежатина, малиновый сок, по два бутерброда с ливерной колбасой, жидкий кофе. В палатке было темно. Небо прояснилось, остро мерцали звезды, колыхалось северное сияние. Арктическая зима уже настигла нас. Как-то трудно было представить себе теплые солнечные лучи, которые согревали нас несколько недель назад.

- Я был вынужден, - сказал Андре.

- Вынужден?

- У меня не было выбора. Мы должны были стартовать.

- У тебя не было выбора. Мы должны были стартовать.

Два дня подряд сильный мороз, ясное небо. Инструмент лежал в лодке, и мы уже не думали о том, чтобы поточнее определить наше место. Отлеживаясь в палатке, иногда выходили прогуляться, собирали плавник. Андре начал второй дневник. Потепление, южный ветер, сильный снегопад. Мы продолжали строить хижину. Сгребали руками снег, клали его на готовую часть стены и поливали морской водой.

Андре преследовали поносы.

- Мало судорог, - сказал я, - так еще эти окаянные поносы.

Добро бы, пресловутая цинга. Но откуда судороги? Поносы? И эти непонятные нарывы?

Вечером Андре разделся и осмотрел свое тело.

- Три нарывчика, - сказал он. - Один на ступне, другой в паху, третий в правой подмышке.

- И еще два на спине, - добавил я.

Он оделся и пожаловался, что в палатке жарко.

- Не жарко, - сказал я. - У тебя температура. Судороги, понос, нарывы, еще и температура. К нашему лагерю явился белый медведь, и я выстрелил по нему в темноте. Не попал, но выстрел напугал медведя и заставил его уйти.

Пользуясь небольшим снегопадом, я продолжал трудиться над хижиной.

Температура воздуха опять начала падать, снег был сухой, мелкозернистый.

Андре лежал в спальном мешке. Раза два он подзывал меня, чтобы я растер ему мышцы ног, которые сводило судорогой. Он жаловался на жару. В палатке было минус два-три градуса.

- Надо сложить пирамидку над могилой Стриндберга, - сказал он.

- Когда дом будет готов, - ответил я.

- Он умер без мучений.

- Он даже улыбался, - сказал я.

Я продолжал работать, стена росла страшно медленно. Большой дом на льдине мы с Стриндбергом построили за две недели. Теперь была задумана гораздо меньшая хижина, но стало намного труднее добывать снег и лед.

- Хорошо еще, плавника много, - сказал я Андре, устроив передышку. Пригодится для крыши.

- Сейчас у меня совсем сил нет, - ответил он. - Но дня через два смогу тебе помогать.

- Это хорошо.

- А что за день сегодня? - спросил он. - Какое число?

- Не знаю точно. Что-нибудь 12, 13 или 15 октября.

Дни заметно укоротились.

- Температура, судороги, понос, - сказал Андре. - Но через несколько дней, когда температура и судороги кончатся, будем строить дом вместе. Крышу сделаем из плавника и снега...

По ночам ясное небо, северное сияние, все более крепкий мороз.

- Бессилие, - сказал Андре как-то утром. - Лежишь и чувствуешь, как тебя оставляет бессилие. Нет, я хотел сказать - силы оставляют.

Он лежал поверх спального мешка, закутанный в одеяла, - два изношенных, обледеневших одеяла.

- Проклятая белизна, - сказал он. - Все время свет, свет без теней.

- Ночи стали длиннее дней, - ответил я. - А сейчас утро.