Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

24 июня 1917 г. Шифф писал госсекретарю: «Пятьдесят два года назад, иммигрировав из Германии, я стал американцем по собственному выбору, и с тех пор, как полагаю, я могу говорить – моя верность Соединенным Штатам Америки и в мыслях, и в действии так же безгранична и пылка, как любого коренного американца… До сего времени я твердо верил, что не произойдет ничего такого, что даст повод покориться моему правительству и причислить меня в особый, отличный от любого другого американца, класс. Но, к моему глубочайшему разочарованию и огорчению, считаю, что я в этом ошибаюсь». Вильям Лейб-младший, Маршалл, Шифф, Страус и другие встречались за ленчем с Теодором Рузвельтом, выступившим через Ассошиэйтед Пресс против исключения некоторых американцев из состава Красного Креста за границей. Маршалл написал передовую статью для New York Times, которую редактор Адольф С. Очс согласился опубликовать. Статью, однако, отверг совет редакторов газеты, которые, как писал Маршалл, были «англофилами до такой степени, при которой неспособны видеть глазами Америки». Поэтому Очс просил Маршалла переписать передовую статью в форме письма; Маршалл не пожелал превращать это дело в еврейский вопрос и подписался «урожденным американцем». Ли К. Франкель, входивший в состав американского Красного Креста в России, не позволил сделать этого. Далеко не все должностные лица Красного Креста сочувствовали такому отношению; например, председатель этой организации Генри П. Дэвисон придерживался оппозиционной точки зрения. Но Госдепартамент навязывал Красному Кресту политику национального ограничения. 1 июля 1917 г. Маршалл писал Дэвисону: «Плохая кровь способна быть возбудителем. Люди, готовые пожертвовать свои жизни на алтарь гуманизма, не могут не возмущаться таким подходом, когда один считает, что пятнадцать – двадцать миллионов из числа нашего населения непосредственно или косвенно неблагородно, в таком случае дело уже касается не только этого одного, который может быть легкомысленно недалек».

Американский еврейский комитет также официально протестовал против национальных ограничений Красного Креста. 15 мая 1918 г. директор бюро службы медсестер Красного Креста С.Д. Мойс указывал суперинтенденту пенсильванских госпиталей, что «женщины, рожденные в центральных державах, или те, чьи родители родились в центральных державах, или с явно немецкими фамилиями» не должны отбираться для прохождения заграничной службы. 22 мая 1918 г. Маршалл писал в военный совет американского Красного Креста Жозефу М. Хартфильду: «Неужели человек превратится в патриота только лишь тогда, когда изменит свое имя с Минзешеймера на Минтона или с Лёв на Ловенталя? Полагаю, что Муленберг, бывший первый спикер Палаты Представителей, стал бы теперь нежелателен из-за своей явно немецкой фамилии. Не настала ли пора прекратить эту шовинистическую ерунду, не настала ли пора оценивать мужчин и женщин по их заслугам, и неужели их измененные имена лучше унаследованных?»

Спецуполномоченный американского Красного Креста в западной России и странах Балтии лейтенант-полковник Эдвард В. Райан оказался в затруднительном положении, потому что на Балтике большинство врачей и медсестер этой организации имели немецкие корни. Он полагал, что «ввиду сильного националистического чувства, развивавшегося в Латвии, деятельность может быть стеснена». В 1918 г. некий участник кампании Красного Креста из Вашингтона открыто выражал свое отвращение к евреям. Джеймс Бенжамин, молодой еврей из Эшвилла (штат Северная Каролина), обвинялся в прогерманских симпатиях, потому что отказывался вступать в ряды Красного Креста, будучи в то же время активным членом Комитета солдатской поддержки и Молодежной мужской еврейской ассоциации.

14 ноября 1919 г. Маршалл писал Лео Вису из American Israelite, что «Красный Крест, в ряде случаев, поступал с евреями прямо-таки ужасно. В течение войны каждый еврей сталкивался с затруднением, связанным с каким-либо гарантированным продвижением по служебной лестнице». Когда Маршалл был в Париже, в связи с мирной конференцией, он получил телеграмму следующего содержания: еврейским медсестрам в Польше приказывали для работы по уходу за тифозными ранеными, если возможно, заручиться санкцией Красного Креста и его поддержкой. Адлер и Маршалл разговаривали по телефону с тогдашним главой организации Красного Креста, находившимся в парижском отеле «Регина», лично знакомым с Маршаллом, и представляли ему факты. Разговор не получился, мягко выражаясь, сердечным. Дело было направлено в Бостон к полковнику Байли, ответственному за деятельность Красного Креста в Польше. Тот выдвинул всевозможные возражения, а в ходе беседы с ним стало очевидно, что полковник питал сильную неприязнь к евреям. Он был настолько ярым антисемитом, что, когда последовало предложение – учитывая политические трудности, существовавшие в Польше, прибегнуть к посредничеству американского Красного Креста для оказания содействия работе Объединенного распределительного комитета, отказался от дальнейшего сотрудничества; Маршалл же узнал из уст одного из своих партнеров, занимавшего высокий пост, не еврея, понимавшего оскорбительные тенденции в отношении Красного Креста, что, когда стало известно о намерениях Красного Креста распределить часть денег, выделенных комитетом для разных труднодоступных воеводств Польши, полковник ответил – как мы отмечали выше, – что он не желает притрагиваться к грязным еврейским деньгам. За деятельность Красного Креста в некоторых воеводствах нес ответственность один полковник Фронзак из Буффало – поляк, известный ярый антисемит. Маршалл констатировал: «Красный Крест не сделал в Польше ничего такого, что способствовало бы налаживанию взаимопонимания между поляками и евреями или оказанию помощи последним любым способом».