Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

Решение подобных задач требовало новых приемов ведения суда, отрабатываемых на данном процессе. Так, задача обвинения теперь состояла в том, чтобы произвести впечатление не на суд, а на публику, и апеллировать приходилось не к разуму, а к чувству «революционных долга и сознания». Новизна подобного рода процессов не могла не вызвать некоторых накладок в судебном разбирательстве, однако большинство задач были успешно решены.

Анализ следственного дела был бы далеко не полным без освещения позиции защиты. Как уже говорилось, интересы подсудимых представляли три адвоката: Аронов (подзащитные – Шумиловский, Преображенский, Ларионов, Грацианов, Введенский, Василевский, Червен-Водали, Клафтон), Айзин (Морозов, Молодых, Степаненко, Цеслинский, Дмитриев, Жуковский, Писарев, Хроновский, Новомбергский), Бородулин (Карликов, Палечек, Ячевский, Малиновский, Краснов). Подсудимый Третьяк от защитника отказался.

Все адвокаты – представители дореволюционной школы российских юристов, привыкшие считать себя равноправной стороной судебных процессов. Однако во время заседаний Чрезвычайного революционного трибунала на Атамановском хуторе им неоднократно давали понять, что их положение близко к положению их подзащитных. Так, на заседании 26 мая обвинитель А.Г. Гойхбарг возмутился тем, что защитник Аронов обратился к нему, употребив термин «товарищ», и попытался использовать это предлогом для нравоучений «чрезвычайно важных для процесса» [527], но был остановлен И. Павлуновским. А в своей заключительной речи весьма недвусмысленно (хотя и одним предложением) характеризовал предыдущую адвокатскую практику защитников как «работавших в царских судах и в судах Керенского и в судах Колчака» [528]. Кроме того, как ясно из стенографической записи судебного процесса, защита не имела возможности полноценно подготовиться к процессу.

Обвиняемые находились в еще более сложном положении. Достаточно привести один факт. На седьмой день работы ревтрибунала обвинитель предложил разрешить подсудимому Карликову ознакомиться с материалами его же следственного дела, в связи с упомянутым адвокатом Бородулиным постановлением Иркутской Чрезвычайной следственной комиссии, где указывалось – «судебное преследование против Карликова должно быть прекращено ввиду отсутствия данных». Кратко, не вдаваясь в объяснение причин, председатель отметил «неправомочность» постановления, а обвинитель, произнеся маловразумительную фразу («В делах имеются разные документы и разные факты. Я возражаю против этого») [529], попросил впредь на работу Иркутской комиссии не ссылаться.

Несмотря на столь стесненные условия, защита в ряде случаев успешно доказывала несостоятельность отдельных обвинений. Для понимания методов, к которым прибегала защита, показателен эпизод, который произошел после того, как А.А. Червен-Водали и Л.И. Шумиловский сделали перед ревтрибуналом заявления о своей предыдущей деятельности.

Заявление Гойхбарга, что подсудимые занимались «биографическими безобидными разглагольствованиями», с последующим предложением, во-первых, «биографические рассуждения ввиду их бесцельности не допускать» и, во-вторых, предложить подсудимым давать обещанные ими объяснения по предъявленному обвинительному материалу, возмущенно оспаривалось защитником Ароновым. Процитировав вторую статью постановления наркомата юстиции с руководящими началами по уголовному праву, где обозначалось, что «с точки зрения революционного законодательства советской России выяснение условий жизни, образа жизни является одной из основных задач революционного суда», он пошел дальше и уже критиковал порядок самого судебного процесса.

Аронов говорил: «Что касается до то, что некоторыми из обвиняемых не отвечено на конкретные факты и обвинения, которые им предъявлены были, то я уже имел честь говорить перед революционным трибуналом, что необходимо дать обвиняемым говорить по каждому конкретному обвинению в тот момент, когда слушается данное действие. Но, к сожалению, этот порядок не был принят, был принят другой порядок и вполне понятно, что подсудимые из всего того материала, который был им предъявлен как уличающий их, могли упустить тот или другой материал…» [530]

Из приведенной дискуссии ясно видны принципы защиты: апелляция к логике и здравому смыслу, к суду, а не к публике, а также использование слабых начатков советского законодательства. Эти принципы прямо противоположны тем, которые использовало обвинение.