Игорь Зимин - Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги

Нижний кабинет Николая I. 1917 г.

На следующий день, 28 октября, А. Н. Бенуа с коллегами по «Горьковской» комиссии А. А. Половцевым, П. П. Вейнером, графом В. П. Зубовым и князем В. Н. Аргутинским оказались в Зимнем дворце: «…мы совершили наш первый обзор дворца, обойдя весь бельэтаж (le premier, по французскому счету, „Piano Nobile“, по итальянскому выражению), но в третий за недостатком времени и [из-за] наступившей темноты мы не поднялись. Там же Мандельбаум занялся уборкой бумаг, брошенных Керенским на произвол судьбы. Это отделение, носившее наименование Комнат Александра III, оказалось в наиболее хаотическом состоянии: шкафы и ящики в столах были взломаны… При этом обходе дворца мы могли убедиться в том, что, хотя и было заявлено, будто все воинские части из внутренних покоев дворца удалены, многие солдаты с ружьями в руках все же бродили по дворцу и, возможно, что еще и грабили. Впрочем, половина Александра II, особенно пострадавшая в первые дни и находившаяся под охраной Верещагина и его помощников, была теперь заперта на ключ со всех сторон, и там хищения, во всяком случае, прекратились. Вообще, мы нашли, что последствия того страшного испытания, которому подвергся дворец, оказались не столь значительными, как можно было ожидать. И эти раны могли быть без особого труда залечены (вставление новых стекол, исправления в поломанных дверях, замках и в мебели – часть ее была эвакуирована в августе). Но все же я испытал глубокое огорчение при виде того, во что были превращены как раз два наиболее значительных „бытовых ансамбля“ дворца. За те полтора или два дня, что доступ к ним не был еще закрыт, в них именно особенно дико хозяйничали „победители“. Я говорю о комнатах Николая Павловича и Александра II. Особенно печальное зрелище представляла собой первая – та сводчатая комната в нижнем этаже, что выходит окнами на Адмиралтейство и что когда-то служила строгому Государю одновременно и кабинетом, и спальней. Тут стоял его письменный стол, на котором сохранялась масса письменных принадлежностей, а также всякие безделушки и портреты любимых людей; а стены этой комнаты были сплошь (и даже в амбразурах окон) завешены картинами и миниатюрами, большей частью сувенирного порядка; тут же стояла простая солдатская кровать императора. Теперь стены оказались голыми, стол разломан, пол усеян бумагами, а вся постель разворочана. Всего несколько месяцев назад, побывав здесь дважды за короткий период – в первый раз с генералом Е. Н. Волковым, а второй – с П. М. Макаровым, я каждый раз испытывал особое „историческое умиление“, любуясь этим единственным в своем роде целым, в котором точно была заворожена жизнь иной эпохи, а теперь та же комната являла картину дикого хаоса…

Такую же мерзость запустения являл и кабинет Александра II, когда-то служивший кабинетом Александру I (он был отделан для него еще его бабкой, Екатериной II, в бытность его Великим Князем; архитектура этой комнаты была восстановлена после пожара 1837 года). Эта очень просторная комната с альковом за колоннами была из всех внутренностей дворца самой изящной и хранила отпечаток благородного вкуса XVIII в. И здесь письменный стол был уставлен всевозможными бронзовыми безделушками и портретами в изящных рамах. По стенам висели, кроме нескольких более крупных портретов (работы Винтергальтера и других первоклассных мастеров XIX в.), большие рисунки Карла Берне с военными сюжетами. Но и в этом покое пол был теперь сплошь покрыт письмами, всевозможными бумагами и поломанными вещицами. Картины и рисунки не были вынуты из рам, но стекла их разбиты, а рамы поломаны. Поломаны были и те низкие шкафы, которые тянулись à hauteur d’affaire [1108]вдоль стен. Очевидно, солдаты искали здесь золото, воображая, в своей наивности, что царь не иначе как именно в своей комнате должен был прятать свои баснословные драгоценности. Каким-то парадоксом среди всего этого развала являлась группа разнородных декоративных предметов – монументальных ламп, канделябров, каминных гарнитур и т. п., что были расставлены прямо на полу у окон. Среди них особенно поражала статуэтка золоченой бронзы, изображающая знаменитую танцовщицу Фанни Эльслер. И вот, как прикрывавший ее стеклянный колпак, так и масса всякого другого стекла, – все в этой группе было в совершенной целости и без малейшего полома. Оставалось удивляться, как солдаты, которые тут же взламывали шкафы и рамы, расшвыривали всякую всячину, вот этих вещей не коснулись и даже, вероятно, бережно обходили их в своих тяжелых сапожищах! Как это объяснить? Какое тут действовало табу? Сравнительно мало пострадали личные комнаты Николая II и Александры Федоровны. Лишь на больших портретах родителей Государыни были проткнуты штыками глаза и исчез высоко над шкафом в углу висевший портрет Государя, писанный Серовым. Чтоб достать до него, пришлось тому, кто задался целью его получить, проделать сложную гимнастику. Портрет в те же дни нашли затем на площади, но уже в неузнаваемом виде: он был весь в дырах, от живописи остался один тонкий слой, и черты лица едва можно было различить, – и видно, над ним всячески издевались – топтали ногами, скребли и царапали чем-то острым! – Удивило нас еще то, что гардеробные шкафы, которые были полны платьев Александры Федоровны, не были тронуты и платья висели в полном порядке» [1109].