Но обратим внимание на всю логику хронологии событий. Как видно из заявления самого Тухачевского, до 25 мая он вообще не допрашивался. Поэтому применить физические меры воздействия, о которых с «гневом» и «состраданием» писали хрущевские «шестёркодесятники», у следователей не было не только необходимости, но и возможности. Впрочем, такой необходимости не было и 26 числа, поскольку арестованный заявил о своей готовности сделать чистосердечные признания, «касающиеся заговора, не утаивая никого из его участников...».
Более того, только после доклада Ежова о доставке Тухачевского в Москву опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК, проведенным 25–26 мая, Сталин подписал постановление: «На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, исключить из партии Рудзутака и Тухачевского и передать их дела в Наркомвнудел»[52].
Поэтому следствие началось почти шаблонно. С того, что арестованному были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые назвали его руководителем заговора. При этом прежде, чем «расколоться», Тухачевский, как и его подельники, попросил ознакомить его с показаниями других подследственных.
Накануне, 25 мая, заявление на имя Ежова написал и председатель Центрального совета Осоавиахима Эйдеман, арестованный 22 мая — во время работы Московской партийной конференции. Он тоже сообщил «о согласии помочь следствию в раскрытии преступления».
То есть подследственные не демонстрировали оригинальности в способах самозащиты. И уже 26 мая Тухачевский написал на имя Ежова еще одно заявление: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно и вины других лиц заговора».
Конечно, объявив о готовности сделать признания, Тухачевский не собирался «лезть как кур в ощип» и раскрывать всю свою подноготную. Амбициозный человек, он был не борцом, а реалистом и хотел знать объем информации, которым располагает следствие. Подтверждением такого поведения Тухачевского в этот период может служить заявление Фельдмана:
«Я догадывался наверняка, что Тухачевский арестован, но я думал, что он, попав в руки следствия, все сам расскажет — этим хоть немного искупит свою тяжелую вину перед государством, но, увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал...»
Впрочем, утверждения, будто бы следователи применяли к «великим полководцам» меры физического воздействия, «выбивая» из них признания, — просто нелепы. Зачем бить подследственных, если они сами «рвутся» дать показания? Со стороны следователей это явилось бы проявлением идиотизма. Насилие могло даже обозлить подследственных, укрепив волю, конечно, если она была. Профессионалы знают, что людей ломает не истязание, а боязнь неизвестности.
Поэтому просьбу подследственного удовлетворили. Следователь Зиновий Ушаков (Ушамирский) объяснял столь скорое признание тем, что он выложил Тухачевскому все материалы, которыми располагал, включая и показания сообщников. И, внимательно их изучив, бывший маршал понял, что ему не вывернуться, поэтому на дальнейших допросах он назвал несколько десятков имен заговорщиков.
Поражает другое. Тухачевский «заговорил» на первом же допросе, а по ходу следствия вообще сдал всех! Все названные им военные были арестованы, а позже расстреляны. То есть он сыграл роль не только провокатора, вовлекшего своих сообщников в заговор, но и предателя , сдавшего их на заклание. При своем огромном честолюбии, склонности к азартной интриге, в которой ему выпадала роль авторитетного лидера, в процессе следствия он демонстрировал полное равнодушие к судьбам тех, кто вольно или невольно стал соучастником его преступления. В протоколе допроса Тухачевского от 26 мая 1937 года указывается:
«Вопрос. Вы обвиняетесь в том, что возглавляли антисоветский военно-троцкистский заговор. Признаете ли себя виновным?
Ответ. Как я уже указал в своем заявлении на имя народного комиссара Внутренних Дел СССР тов. Ежова, я возглавлял контрреволюционный военный заговор, в чем полностью признаю себя виновным. Целью заговора являлось свержение существующей власти вооруженным путем и реставрация капитализма...
Читать дальше