Константин Романенко - Если бы не сталинские репрессии!. Как Вождь спас СССР.

Примечательно, что стенографический отчет процесса до сих пор не опубликован. То есть вокруг дела о заговоре военных сложилась абсурдная ситуация. При наличии документов о признательных показаниях подсудимых , со времен Хрущева и по наши дни, конъюнктурная пропаганда скрывает логику слушания дела, на основании которой был вынесен приговор. Что это, если не умышленное сокрытие истины? Даже те авторы, которые, видимо, знакомы с какими-то документами, а обычно это апологеты расстрелянных «маршалов», ограничиваются скупым цитированием фрагментов дела, вырванных из его контекста. Так, известен лишь фрагмент следственного диалога члена суда Дыбенко с Тухачевским:

«Дыбенко. Вы когда-либо считали себя членом нашей партии?

Тухачевский. Да.

Дыбенко. Вы преследовали поражение нашей армии; в 1921 году Вы вызывали диверсанта Путна, чтобы усилить восстание под Кронштадтом; ...в 1918 году, как Вы говорите, приехали в Россию, бежав из плена. Мне кажется, что Вы не бежали из плена, а приехали как немецкий шпион.

Тухачевский. Я убежал из Германии до Октябрьской революции, поэтому такую задачу — как разложение советской армии, я получить не мог.

Дыбенко. Вы сами пишете в своих показаниях , что Вы с 1925 года вели шпионскую работу в пользу Польши и Германии. О шпионской деятельности было известно вашему руководящему центру — Уборевичу, который пригласил вас в Париже зайти на могилу Наполеона, и известно было Якиру. Считаете ли вы, что Якир являлся не только вредителем, но и прямым шпионом, связанным с немецким генеральным штабом?

Тухачевский. Да, каждый член центра несет такую ответственность.

Дыбенко. Что значит — несет ответственность?

Тухачевский. Является шпионом.

Дыбенко. Подсудимый Тухачевский, как Вы можете сочетать эту измену, предательство и шпионаж с 1929 г. с тем, что Вы носили партийный билет? И как Вы могли ответить положительно на мой вопрос, считали ли Вы себя членом партии?

Подсудимый Тухачевский. Я повторяю, что эта работа началась с Уборевичем и Якиром не с 1929 года, а значительно позже — с 1932 года. Конечно, здесь есть раздвоение : с одной стороны, у меня была горячая любовь к Красной армии, горячая любовь к отечеству, которое с гражданской войны я защищал, но, вместе с тем, логика борьбы затянула меня в эти глубочайшие преступления, в которых я признаю себя виновным.

Член суда Дыбенко. Как можно сочетать горячую любовь к родине с изменой и предательством? (...)

Тухачевский. Повторяю, что логика борьбы , когда становишься на неправильный путь, ведет к предательству и измене»[97].

То есть подсудимый стремиться представить свою заговорщицкую деятельность как проявление неких идейных убеждений, основанных на любви к родине, армии и отечеству. Но это были лишь слова. В действительности его устремления основывались на других предпосылках. В своих собственноручных показаниях Тухачевский признавался, что после освобождения с поста начальника штаба РККА, ощущая себя незаслуженно обиженным, он сошелся с людьми, у которых были «сильны протроцкистские настроения».

У него на квартире регулярно собирались и приятели, тоже не удовлетворенные своим служебным положением. Конечно, они не хотели открыто признаться, что для обеспечения собственной карьеры руководствуются чисто шкурными, личными интересами. Поэтому, в дружеских застольных компаниях, они много говорили о политике. В Тухачевском они видели фигуру, способную помочь осуществлению их затаенных намерений; и тщеславному человеку льстило признание его достоинств.

В принципе, поначалу, он удовлетворился бы постом наркома обороны, и когда Сталину доложили о брожении в армейской среде, он не стал «осаживать» амбициозного военного. Вождь ценил инициативных людей и не только дал «фрондеру» шанс проявить себя, предоставив ему от­ветственный пост, но выделил его, символически присвоив звание маршала. Однако корм оказался не в коня.

Амбициозный человек, Тухачевский не умел кропотливо заниматься деловой организационной работой. Не имевший технического образования, в развитии военной техники он отдавал предпочтение прожектерским проектам. А в боевой подготовке войск увлекся рекламными играми с высадкой десанта и марш-бросками. Как всякий дилетант, начитавшись литературы о прошлых войнах, он мнил себя стратегом и мысленно уже примерял на себя шляпу Наполеона. Предвоенные контакты с германскими коллегами и поездки за границу упрочили уверенность в его предназначении: стать не только исполнителем чужих указаний, но и самому «творить» мировую политику.