Ю Скуратов - Вариант дракона

Но главный сюрприз ожидал меня вечером. По телевидению прошло короткое сообщение - естественно, с моим портретом на заставке, как это и положено у телевизионщиков: "Генеральный прокурор Скуратов подал заявление об отставке. Сегодня он госпитализирован в Центральную клиническую больницу".

Еще один удар. Безжалостный, кинжалом в спину, подлый. Удар, не только по мне лично - по всей прокурорской системе.

В Москву уже съехались мои коллеги со всей страны, сейчас они прослушали это сообщение... И что же? Это же завтра на коллегии будет твориться неведомо что!

Бордюжа и тут обманул меня, пообещав, что до того, пока не пройдет коллегия, ни одно слово о происходящем не дойдет до средств массовой информации. Не сдержал своего слова Николай Николаевич, не сдержал... Бог ему судья!

Прокуратура наконец-то начала становиться на ноги, поверила в свои силы, все знали, что есть генеральный Скуратов, (а в тридцати регионах я побывал лично), знали, что есть лидер... И прокуратура работала на лидера. И вот - ни лидера, ни Скуратова, нич-чего. Хотелось плакать, хотя совсем немужское это занятие - плакать. Но что было в тот момент, то было.

В прокуратуре, как мне потом рассказывали, царило не то чтобы уныние, - царило некое непонимание. Чайка прочитал доклад, обсуждение было скомкано.

Обстановка была бы совсем иной, если бы Бордюжа сдержал свое слово.

Мне в больницу позвонил Швыдкой, руководитель одного из главных российских телеканалов, позвонили Сванидзе и многие другие. Не позвонил, к сожалению, мой ученик - министр юстиции Крашенинников, человек, которого я почти всегда, особенно в неофициальной обстановке, называл Пашей. Увы!

Приезжал Пал Палыч, - так мы звали Бородина, - лучась улыбкой, доброжелательностью, еще чем-то, чему и названия нет, - пытался выяснить ситуацию с моим настроением и планами. Я же хотел прояснить вопрос насчет костюмов, которые совсем недавно пошил с его помощью. Приезд Пал Палыча, замечу, оставил впечатление этакого разведывательного визита. Приезжал Степашин, приезжали многие другие.

Позвонил Евгений Максимович Примаков. Человек умный, информированный, сам проработавший много лет в спецслужбе, он прекрасно понимал, что телефон прослушивается, поэтому не стал особенно распространяться и вести длительные душещипательные беседы. Он сказал:

- Юрий Ильич, надеюсь, вы не подумали, что я сдал вас?

- Нет!

- Выздоравливайте!

Звонок Примакова поддержал меня, премьер - тогда еще премьер - дал понять, что находится рядом со мною.

Пока я лежал в "кремлевке", вопрос о моей отставке был внесен на рассмотрение Совета Федерации, и Совет Федерации неожиданно для кремлевских властей уперся: рассматривать вопрос без присутствия Скуратова не будем, это неэтично. Заочно такие вопросы не решаются.

Мне стало ясно, что Совет Федерации захочет серьезно во всем разобраться и вряд ли вот так, "втемную", сдаст.

Я внимательно прочитал стенограмму заседания. Неожиданно нехорошо задело высказывание Строева.

Кто-то из зала произнес:

- Да Скуратов же болеет! Как можно рассматривать вопрос, когда человек болеет?

Строев не замедлил парировать:

- Он здоровее нас с вами!

А ведь Егор Семенович ни разу мне не позвонил, не поинтересовался, как я чувствую себя, не спросил, удобно ли в мое отсутствие выносить этот вопрос на заседание... А чувствовал себя я очень неважно. Во сне у меня начало останавливаться дыхание, я давился им, будто костью, - с остановкой дыхания казалось, что останавливается и сердце. В таких случаях невольно даже во сне боишься умереть, - за ночь я просыпался раз двадцать-тридцать. Было тяжело...

Вечером ко мне приехал Владимир Викторович Макаров, заместитель руководителя администрации президента:

- Напишите еще одно заявление об отставке.

Перед его приездом, кстати, позвонил Бордюжа, попросил сделать то же самое. И еще звонил Путин. Путин был, конечно, в курсе всех шантажных дел и вообще в курсе игры, которую вела "семья", держал соответственно равнение на кремлевский холм, и сказал:

- В печати уже появилось сообщение насчет пленки... это стало известным, Юрий Ильич, увы... Говорят, что на меня также есть такая же пленка.

В общем, он подталкивал к мысли: чем раньше я уйду, тем будет лучше. И вообще будет меньше шума... Звонки Бордюжи и Путина были этакой предварительной артиллерийской обработкой, которая всегда проводится перед всяким наступлением, а с появлением Макарова я понял: наступление началось!