И Славин - Минувшее - пережитое

Кроме того, дума поручила мне и Б. А. Арапову отправиться в Петербург и там на месте принять возможные меры к благополучному прохождению жалоб на усиленное земское обложение. Весною 1900 г. мы поехали в столицу и исчерпали там всякие возможности в этом направлении. Но все было безуспешно, Сенат оставил нашу жалобу и других без последствий, и город сделался довольно важным и серьезным данником губернского земства.

Об отношении губернского и уездного земства к обложению городских домовладений я уже говорил выше. Теперь замечу только, что это земское обложение обещало принять угрожающие размеры, с которыми после сенатского решения до поры до времени приходилось мириться. Наряду с оппозицией Фролову стародумцев и Ко не вполне доброжелательные к нему тенденции проявляла и губернская администрация в лице князя Б. Б. Мещерского, о чем уже тоже говорилось в одной из предыдущих глав. В конце девяностых годов эта тенденция проявлялась по следующему случаю.

Мещерский обратил внимание на то, что на богослужениях и молебнах в соборе в высокоторжественные царские дни совершенно отсутствуют представители городского управления, о чем он заявил Фролову, рекомендуя ему принять меры к тому, чтобы подведомые ему должностные лица исполняли свой служебный и патриотический долг. Фролов обещал. Мещерский заявил, что только при условии непременного исполнения этого долга он оставит без протеста увеличенное Городскою думою в то время только что избранным членам управы жалование.

Мещерский сдержал слово, и представители городского управления в мундирах и серебряных цепях в высокоторжественные официальные дни заняли свои места среди чиновничьего "синклита" на правой стороне в соборном храме.

К концу девяностых годов относится приезд в Саратов министра юстиции Муравьева для обозрения и "легкой ревизии" местных судебных учреждений. Приехал он, кажется, в мае или июне 1898 или 1899 г. Волгой сверху, сопровождали его некоторые министерские чины, среди которых находился директор департамента Шмеман. Собственно, никакой ревизии не было. Представление чинов судебного ведомства и присяжной адвокатуры происходило вечером в зале заседаний судебной палаты. Я был на представлении. Все прошло чинно, казенно. Муравьев не обмолвился ни одним словом - в форме речи или обращенной к собравшимся напутственной беседы.

Ему очень понравился наш город. Как раз перед его приездом прошел дождь, который прибил пыль, освежил воздух и омыл зелень уличных деревьев и городского бульвара; проглянуло горячее солнце, под лучами которого и улицы, и деревья, и дома засветились яркими свежими красками. Муравьев был в восторге и долго после того, назначая кого-либо в Саратов, говорил: "Вы будете жить в прелестном городе".

Приезд Муравьева и его "ревизия" не оставили никаких ощутительных последствий, но некоторые из должностных лиц были представлены ему не в общей массе, а отдельно, наособицу. Таковыми были член суда А. С. Маслов и мировой судья Франц Адрианович Роговский. Маслов вскоре был назначен товарищем председателя, а Роговский - членом нашего саратовского суда. Больше никаких перемен не последовало.

К этому времени относилось введение суда присяжных заседателей в Оренбурге, Троицке и Астрахани. Открыв этот суд в Оренбурге и Троицке, Муравьев направлялся через Самару в Астрахань с тою же целью. Надо отметить, что в конце девяностых годов, с назначением Муравьева, в министерстве юстиции проявились новые, свежие веяния в смысле возврата к коренным началам судебных уставов 1864 г. К таким проявлениям следует отнести и введение суда присяжных в Оренбурге, Троицке и Астрахани. Был поставлен на очередь вопрос о введении такого суда в сибирских губерниях и даже на инородческих окраинах (Польша, Кавказ). До этих окраин суд присяжных не дошел. Но в первые годы XX в. Сибирь в значительной своей части уже имела суд присяжных заседателей. Чтобы оценить по достоинству эту меру, нужно только вспомнить, что незадолго перед тем в министерстве юстиции возбуждался вопрос о совершенном упразднении повсеместно суда присяжных заседателей.

Наряду с этими веяниями, имели место и распоряжения, которым трудно найти разумное основание. Так, в конце девяностых годов у нас, в Саратове, праздновался какой-то судебный юбилей - кажется, тридцатилетие введения и открытия выборного мирового института. По этому случаю, кроме официальной, казенной программы чествования, был в залах Коммерческого собрания устроен многолюдный обед по подписке. Обед был разрешен и состоялся. Но со стороны высшей губернской администрации последовал строгий приказ: "Не говорить никаких речей за этим обедом". О запрещении застольных слов и речей своевременно предупредил всех участвующих старший председатель судебной палаты. Так мы и прообедали, "положив хранение устам своим и дверь ограждения о устах своих".