Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Менжинский хотел помочь Сталину связать Н.И. Бухарина и его соратников с военным заговором, чтобы можно было их тотчас посадить на скамью подсудимых. Но Сталин счел, что это еще рано делать.

Было решено проверить показания Какурина и Троицкого через их очную ставку с Тухачевским, тем более что слишком уже серьезные обвинения против него были выдвинуты. Тем временем из Какурина 5 октября выбили новые показания. Окончательно сломленный, он заявил:

«Михаил Николаевич говорил, что… можно рассчитывать на дальнейшее обострение внутрипартийной борьбы. Я не исключаю возможности, сказал он, в качестве одной из перспектив, что в пылу и ожесточении этой борьбы страсти, и политические и личные, разгораются настолько, что будут забыты и перейдены все рамки и границы. Возможна и такая перспектива, что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина… У Михаила Николаевича, возможно, есть какие-то связи с Углановым и, возможно, с целым рядом других партийных или околопартийных лиц, которые рассматривают Тухачевского как возможного военного вождя на случай борьбы с анархией и агрессией. Сейчас, когда я имел время глубоко продумать все случившееся, я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности».

Менжинский с коллегами инкриминировали Тухачевскому расстрельное дело: умысел на теракт, да еще не на кого-нибудь, а на самого Сталина, не ведая, что вождь уже принял решение: Тухачевского пока не трогать.

С 22 по 26 октября 1930 года в Москве проводился плановый Пленум РВС СССР по итогам боевой учебы за прошедший год, и Тухачевский должен был приехать в столицу, по крайней мере, 21 октября, чтобы принять участие в работе пленума. Приехав в Москву, он узнал о показаниях Н. Какурина против себя. На очной ставке, проведенной между Н. Какуриным, И. Троицким и М. Тухачевским 22 или 23 октября 1930 г., в присутствии И. Сталина, К. Ворошилова и Г. Орджоникидзе, оба подследственных подтвердили свои показания.

Уже после ареста Тухачевского Сталин, выступая на заседании Военного Совета 2 июня 1937 года, вспоминал:

«Мы обратились к т. т. Дубовому, Якиру и Гамарнику. Правильно ли, что надо арестовать Тухачевского как врага. Все трое сказали нет, это должно быть какое-нибудь недоразумение, неправильно… Мы очную ставку сделали и решили это дело зачеркнуть. Теперь оказывается, что двое военных, показавших на Тухачевского, показывали правильно…».

23 октября 1930 года Сталин писал В.М. Молотову: «Что касается Тухачевского, то он оказался чист на все 100 %. Это очень хорошо».

Какурин умер в тюрьме еще в 1936 году, а Троицкого, несмотря на «правдивые показания», благополучно расстреляли 31 июля 1939 года.

Есть все основания полагать, что показания Троицкого и Какурина были фальсифицированы работниками ОГПУ, рассчитывавшими создать громкое дело о заговоре в Красной Армии по образцу дела «Промпартии» и аналогичных «вредительских» процессов в регионах. В августе 1931 г. начальник Особого отдела Я.К. Ольский вместе с группой высокопоставленных работников ОГПУ был снят с должности и уволен из ОГПУ «на том основании, что… они распространяли среди работников ОГПУ совершенно не соответствующие действительности разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым делом».

Столь же фальшивыми выглядят и показания друга Тухачевского и мужа его последней любовницы Юлии Ивановны Кузьминой Николая Николаевича Кузьмина, который, будучи арестован, уже после расстрела маршала показал, что 1 ноября 1930 г., посетив квартиру Тухачевского в Ленинграде после возвращения из зарубежной поездки, вел с ним самые что ни на есть контрреволюционные разговоры: «Беседуя с ним, я информировал его о встречах с Сувариным в Париже… Суварин в беседах со мной просил передать ему привет от Троцкого и его личный, что он проинформирован о том, что группа наиболее талантливых военных во главе с ним находится в опале, что пора перейти к активной борьбе, что провал сталинской политики ведет страну к гибели, что кризис переживает не только партия в СССР, но и компартии за границей. Тухачевский на это мне ответил, что те методы и формы борьбы, которые применяли троцкисты, ничего реального, кроме разгона по тюрьмам, дать не могут».

Непонятно, с чего это вдруг троцкист Борис Суварин должен передавать привет Тухачевскому, с которым не был знаком, от Троцкого, с которым у Тухачевского никогда не было близких отношений. Да и сама встреча Кузьмина с Сувариным, с которым они тоже не были знакомы, выглядит скорее фантазией следователей НКВД, вынудивших Николая Николаевича к самооговору, чтобы его можно было обвинить в участии в «военно-фашистском заговоре». При том, что после 1932 года он не имел отношения к армии, а арестован был 28 мая 1937 года с весьма скромной должности начальника транспортной конторы Омского управления Главсевморпути. Кузьмина расстреляли 8 февраля 1938 года.