Семен Экштут - Россия перед голгофой. Эпоха Великих реформ.

Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти тт. Сочинения. Т. 8. С. 399. Цитируемая фраза есть в журнальном варианте повести, напечатанном в «Русской мысли» в 1893 году, но отсутствует в каноническом варианте, публикуемом во всех собраниях сочинений Чехова, начиная с прижизненного.

Блок А.А. Избранные сочинения. М.: Худож. лит., 1988. С. 501.

Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти тт. Письма. Т. 3. М.: Наука, 1976. С. 308–309.

Дурылин С.Н. В своем углу / Сост. и прим. В.Н. Тороповой; предисл. Г.Е.Померанцевой. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 336. (Библиотека мемуаров: Близкое прошлое).

Блок А.А. Избранные сочинения. С. 509.

Никитенко А.В. Дневник В 3-х тт. Т. 3.1866–1877. С. 284.

Вяземский П.А. Старая записная книжка // Полное собрание сочинений князя П.А. Вяземского: В 12-ти тт. Т. VIII. СПб., 1883. С. 82. Попытки отыскать как саму якобы восхитившую Пушкина элегию, так и имя её автора до сих пор не увенчались успехом. Тщетность настойчивых поисков доказывает, на мой взгляд, лишь то, что подобной элегии никогда не существовало в природе, а процитированное князем Вяземским двустишие является пушкинской пародией на созданную Денисом Давыдовым элегию IV («В ужасах войны кровавой…»). Элегия Давыдова имеет тридцать строк, суть которых без малейшей утраты поэтического смысла может быть сведена к пушкинскому двустишию. Пушкин любил литературные мистификации и мастерски умел ввести в заблуждение даже ближайших друзей. В «Капитанской дочке» стихи, приписанные в эпиграфе к главе XI А.П. Сумарокову, а в эпиграфе к главе XIII Я.Б. Княжнину, и в том и в другом случае являются имитацией и сочинены Пушкиным. Сначала сам князь Вяземский, а затем и читатели его «Старой записной книжки» стали невольными жертвами пушкинского розыгрыша. В справедливости моей гипотезы можно убедиться, сравнив канонический текст элегии Давыдова и его варианты с пародийным двустишием. См.: Давыдов Д. Стихотворения. С. 79, 153–154, 205.

Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти тт. Письма. Т. 8. С. 275.

Павлова К.К. Стихотворения. М.: Сов. Россия, 1985. С. 108.

Писемский А.Ф. Собрание сочинений: В 9-ти тт. Т. 1. М.: Правда, 1959. С. 281.

Боборыкин П.Д. Сочинения: В 3-х тт. Т. 1. С. 452.

Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. В 2-х т. Т. 1. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. С. 176.

Боборыкин П.Д. Сочинения: В 3-х т. Т. 3. М.: Худож. лит., 1993. С. 554. — Об отсутствии в русском образованном обществе нравственных идеалов и семейных ценностей цинично рассуждают и герои чеховской повести «Рассказ неизвестного человека», действие которой происходит в 80-е годы: «Говорили, что нет верных жён; нет такой жены, от которой при некотором навыке, нельзя было бы добиться ласок, не выходя из гостиной, в то время, когда рядом в кабинете сидит муж. Девочки-подростки развращены и уже знают всё. Орлов хранит у себя письмо одной четырнадцатилетней гимназистки: она, возвращаясь из гимназии, "замарьяжила на Невском офицерика", который будто бы увёл её к себе и отпустил только поздно вечером, а она поспешила написать об этом подруге, чтобы поделиться восторгами. Говорили, что чистоты нравов не было никогда и нет её, очевидно, она не нужна; человечество до сих пор прекрасно обходилось без неё. Вред же от так называемого разврата несомненно преувеличен» (Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти тт. Сочинения. Т. 8. С. 149). 18 мая 1891 года Чехов так написал своему издателю Суворину об упомянутом в повести письме четырнадцатилетней петербургской гимназистки: «Гимназистку надо в сумасшедший дом, а офицерика, который отделал её? в крепость на четыре года без лишения чинов. Девочке вдруг захотелось, она стала приставать к первому встречному, потом, не боясь тётки и гимназического начальства, всю ночь употреблялась, потом едва волокла ноги и написала циническое письмо — всё это болезнь и, к несчастью, неизлечимая. В провинции у отца она будет давать кучерам и лакеям, потом, когда отец её прогонит, в оперетку, а в старости, если не умрёт от чахотки, она будет писать нравоучительные фельетоны, пьесы и письма из Берлина, или Вены — слогу неё выразительный и вполне литературный» (Чудаков А. «Неприличные слова» и облик классика: О купюрах в издании писем Чехова // Эротика в русской литературе. От Баркова до наших дней. Тексты и комментарии. Литературное обозрение. 1992. Специальный выпуск. С. 55). То, что в начале 90-х годов XIX века воспринималось, как девиантное поведение и аномалия, спустя полтора десятилетия перестало вызывать удивление или возмущение. Гимназистки Серебряного века знали многое и о многом догадывались, поэтому жрицы сферы сексуальных услуг стали наряжаться в соответствии с пожеланиями своих клиентов. Спрос рождал предложение. О событиях первого десятилетия XX столетия вспоминает одна из неярких «звёздочек» Серебряного века: «Профессиональные проститутки для большей пикантности и детскости часто одевались гимназистками. При впуске в отдельные кабинеты, дома свиданий и номера бань на это никто внимания не обращал» (Серпинская Н.Я. Флирт с жизнью. Мемуары интеллигентки двух эпох. М.: Молодая гвардия, 2003. С. 52. (Библиотека мемуаров: Близкое прошлое.)