Евгений Марков: Славянская спарта

Ботъ, напримѣръ, протискивается сквозь толпу, съ какимъ-то тяжелымъ холщевымъ мѣшкомъ на спинѣ, сумрачный, плечистый богатырь въ бѣлыхъ холщевыхъ шароварахъ, бѣлой холщевой рубахѣ, засунутой въ штаны, и, несмотря на лѣто, въ бѣлой же овчинной курткѣ нараспашку. Поищите глазами, и вы найдете въ базарной сутолокѣ не одного такого молодца. Это — далматинскіе горцы, такъ-называемые морлаки, народъ суровый, бѣдный и полудикій, сохранившій среди своихъ трудно доступныхъ горныхъ дебрей въ чистотѣ отъ итальянскихъ и нѣмецкихъ искаженій свою старую сербскую рѣчь, свои старые сербскіе обычаи и даже отчасти свою старую православную вѣру, хотя вѣковыя насилія католическаго духовенства во время господства венеціанцевъ и австрійцевъ успѣли уже подчинить папизму большинство морлацкихъ селъ.

Морлаки, повидимому, произошли отъ тѣхъ средневѣковыхъ бѣглецовъ, или ускоковъ Сербіи и Босніи, которые не могли помириться съ турецкимъ порабощеніемъ ихъ родины, и искали свободы въ далекихъ отъ турецкой власти приморскихъ горахъ, гдѣ они заслужили потомъ славу заклятыхъ враговъ турка, и потому ими всегда старались пользоваться для защиты своихъ владѣній сосѣднія государства, враждовавшія съ Турціею, особенно Венеція.

Далматинки тоже одѣваются нарядно: изъ-подъ темной юбки алѣютъ красные чулки, а спереди ярко вырѣзается красный фартукъ; тальи перехвачены разноцвѣтными поясами; бѣлые рукава рубашки оттѣняются узкою цвѣтною безрукавкою и чѣмъ-то въ родѣ пестраго корсета, подвязаннаго подъ груди…

Вообще, къ удивленію путешественника, всеуравнивающая городская мода еще не коснулась, повидимому, этого приморскаго уголка, и, двигаясь по его тѣснымъ люднымъ улочкамъ у подножія темныхъ старинныхъ домовъ и темныхъ старинныхъ церквей, среди своеобразныхъ національныхъ одеждъ, среди деревенски-скромной торговли, — чувствуешь себя словно перенесеннымъ въ какой-нибудь глухой средневѣковой городовъ. Только телеграфная проволока да электрическія лампочки на своихъ желѣзныхъ баночкахъ, протягивающіяся надъ нашими головами съ одной стороны узенькой улицы на другую, напоминаютъ вамъ безпокойный вѣкъ цивилизаціи и нарушаютъ гармонію вашихъ впечатлѣній.

Если вы изъ лабиринта полутемныхъ переулковъ выберетесь, наконецъ, къ морю, то тамъ уже вы опять не въ средневѣковомъ, а въ современномъ европейскомъ городѣ. Тамъ все — удобство, свѣтъ, просторъ. Набережная, широкая какъ площадь, на мѣстѣ разрушенной стѣны, съ прекрасными тротуарами, съ чугунными колонками электрическихъ фонарей, съ сплошными рядами большихъ новыхъ домовъ, лишенныхъ всякаго стиля, окаймляетъ берегъ моря. Это — мѣсто обычныхъ гуляній здѣшней достаточной публики.

Нынѣшняя Зара совсѣмъ не отзывается ничѣмъ славянскимъ, и никто не узналъ бы въ ней старый сербскій Задаръ. Далматинская вѣтвь славянства словно самою исторіею осуждена была на поглощеніе Западомъ. Адріатика издревле ставила ее въ такое тѣсное общеніе съ Римомъ, съ Италіею, что она постоянно разсматривалась ими какъ нераздѣльная ихъ составная часть; какъ нарочно, противоположный ей берегъ Италіи бѣденъ удобными пристанями, голъ и непріютенъ; такъ что все манило обладателей Италіи къ этимъ соблазнительнымъ сосѣднимъ берегамъ, изрѣзаннымъ безчисленными бухточками, мысиками, полуостровами, островами, покрытыми богатою растительностью.

Наслѣдникъ Рима, императоръ Карлъ Великій, тоже протянулъ свою властительную длань въ уютнымъ далматинскимъ уголкамъ, и вовлекъ ихъ въ политическую сферу Запада, точно такъ, какъ римскіе папы захватили ихъ въ предѣлы своей церковной власти. Крѣпость Сирмій-на-Савѣ, давшая имя теперешнему Срему, или Сирміи, сдѣлалась франкскою крѣпостью, и по договору съ греческимъ императоромъ вся Далмація была признана, въ 811 г. по P. X., франкскою областью.

Этимъ захватамъ Запада больше всего помогло то, что на далматскомъ побережьѣ сохранились до самыхъ среднихъ вѣковъ, среди занявшаго это побережье въ VII вѣкѣ нашей эры славянскаго деревенскаго населенія, старинныя богатыя римскія колоніи ея Либуриской провинціи въ Діодорѣ (Зарѣ), Аспалатумѣ (Спалатѣ), Раузіумѣ (Рагузѣ), Салонѣ, Тетрангуріумѣ (Трогирѣ) и др. городахъ Далмаціи, которые и послужили надежнымъ оплотомъ и естественнымъ ядромъ западно-римскаго вліянія всякаго рода, могучимъ проводникомъ чуждаго славянству языка, чуждыхъ нравовъ, чуждой вѣры, чуждыхъ интересовъ. Разрозненная, невѣжественная и слабосильная деревня не могла успѣшно бороться съ дисциплинированными культурными силами своихъ городовъ, и спасалась отъ враждебныхъ ей стихій только отливомъ въ глубь страны, замыканіемъ себя въ горныя дебри, что, конечно, не помѣшало побережью, въ которомъ сосредоточивались богатство и сила страны, проникнуться мало-по-малу западными вліяніями и даже войти въ составъ западныхъ государствъ, навсегда отдѣливъ свою историческую судьбу отъ судебъ остального славянства…