Эдвард Радзинский - Распутин

Да, и мы здесь недоумеваем вместе с Феликсом. И ему, и нам непонятно, что Распутин, который все всегда чуял и предвидел, «далек сейчас от сознания собственной смерти». Он даже не видит неестественно отведенную назад руку Феликса, держащую револьвер.

И тут описываемая Феликсом сцена окончательно начинает напоминать эпизод из романа о благородном мстителе.

«Я подошел к хрустальному распятию.

– Крест этот очень люблю...

– А по мне, так ящик-то занятнее будет, – и Распутин снова открыл шкаф с лабиринтом.

– Григорий Ефимович, вы бы лучше на распятие посмотрели, да помолились бы перед ним...

Распутин удивленно, почти испуганно, посмотрел на меня... Можно сказать, что он прочел в моих глазах что-то, чего не ожидал...»

Дальше, по словам Юсупова, начинается уже совсем невероятное: Распутин, который вскоре будет яростно бороться за жизнь, ведет себя необъяснимо покорно, как сомнамбула. Он терпеливо ждет, пока его убьют!

«Я медленным движением поднял револьвер... Распутин стоял передо мной, не шелохнувшись... с глазами, устремленными на распятие... Я... выстрелил... Распутин заревел диким, звериным голосом и грузно повалился навзничь на медвежью шкуру...»

Пуришкевич: «И уже через несколько минут, после двух отрывистых фраз – звук выстрела... вслед за тем продолжительное: „А-а-а...“ и звук грузно падающего на пол тела».

Заговорщики тотчас кубарем скатились вниз, но при входе в подвал зацепили шнур, и выключилось электричество. Но нашли, нащупали, включили свет и увидели...

«Перед диваном лежал умирающий Распутин, над ним с револьвером – спокойный Юсупов... „Надо его снять поскорее с ковра... чего доброго, просочится кровь и замарает шкуру“, – заговорил великий князь».

И Феликс с Пуришкевичем перенесли мужика на пол.

Пуришкевич: «Я стоял над Распутиным... он не был еще мертв, он дышал, агонизировал... Правой рукой он прикрывал оба глаза и до половины нос – длинный, ноздреватый... и тело подергивала судорога».

Юсупов: «Сомнений не было... Распутин был убит... Мы погасили свет и, закрыв на ключ дверь столовой, поднялись в кабинет... Настроение у всех было повышенное».

И опять начинается малопонятное. Согласно воспоминаниям и Пуришкевича, и Феликса, великий князь Дмитрий вместе с доктором отправляются на автомобиле в санитарный поезд Пуришкевича – сжигать шубу и боты Распутина. Но впоследствии окажется, что... ни шуба, ни боты сожжены не были! И Пуришкевич объяснит это удивительно: его жена, которая в страхе ждала, чем все закончится, оказалась вдруг ленивой и капризной. И так как «шуба в печь не влезала, она сочла невозможным заняться распарыванием и сжиганием по кускам. У нее даже столкновение вышло с Дмитрием»... Короче – жена Пуришкевича, посвященная в заговор, отказалась выполнить поручение мужа и как мальчишку отослала великого князя назад вместе с шубой и ботами... Если учесть, что Пуришкевич был по натуре тираном, то поведение его жены весьма странно.

А в отсутствие великого князя во дворце происходят удивительные события. Феликс чувствует «неодолимое желание посмотреть на Распутина» и спускается в подвал.

Юсупов: «У стола, на том месте, где мы его оставили, лежал убитый Распутин... Тело было неподвижно, но прикоснувшись... я убедился, что оно еще теплое. Тогда, наклонившись, я стал нащупывать пульс, биения его не почувствовал... Из раны мелкими каплями сочилась кровь... Не зная, зачем, я вдруг схватил его и встряхнул... тело... упало на прежнее место... Постояв над ним некоторое время, я уже хотел уходить, но мое внимание было привлечено легким дрожанием века в левом глазу... Лицо... конвульсивно вздрагивало... все сильнее и сильнее... Вдруг его левый глаз начал приоткрываться... задрожало правое веко и... оба глаза... с выражением дьявольской злобы впились в меня...»

И тут начинается обычная сцена из триллеров всех времен и народов – «дьявол оживает»...

«Случилось невероятное. Неистовым, резким движением... Распутин вскочил на ноги... Изо рта у него шла пена. Он был ужасен. Комната огласилась диким ревом, и я увидел, как мелькнули сведенные судорогой пальцы. Вот они, как раскаленное железо, впились в мое плечо и старались схватить за горло... Оживший Распутин хриплым шепотом повторял мое имя... Обуявший меня ужас не сравним ни с чем... Я пытался вырваться, но железные тиски держали с невероятной силой... В этом отравленном и прострелянном трупе, поднятым темными силами для отмщения своей гибели, было до того страшное, чудовищное... я рванулся и последним невероятным усилием вырвался. Распутин, хрипя, повалился на спину, держа в руке мой погон, оборванный им... Я бросился наверх, к Пуришкевичу... „Скорее... револьвер! Стреляйте, он жив!“... Распутин на четвереньках карабкался по ступенькам лестницы».