Джемс Макговерн - Мартин Борман

Слишком поздно заметили старые вожди нацистов то, что произошло. Министр экономики рейха Вальтер Функ заметил Эриху Кемпке: «Вы не можете себе представить, Эрих, как невероятно трудно стало нормально разговаривать с фюрером. Борман постоянно сует свой нос в наши дела. Он прерывает меня, делает невозможной всякую серьезную дискуссию».

Альфред Розенберг, один из первых наставников Гитлера, был известен как философ нацистского движения, написав книгу в семьсот страниц «Миф двадцатого столетия» и сотни других трудов под такими названиями как «Безнравственность в Талмуде» и «Чума в России: большевизм, его лидеры, проходимцы и жертвы». Розенберг заметил, что Борман присутствовал всегда, когда бы его ни вызвали к фюреру. Это стало обычным явлением. Не имело значения, какой пост занимал вызываемый человек, будь то Геринг, Геббельс или Гиммлер, Борман всегда находился рядом с фюрером, часто к сильной досаде гостя. Гесс, заметил Розенберг, теперь редко находился поблизости, потому что, как полагал Розенберг, он «явно действовал фюреру на нервы».

Розенберг был удивлен взлетом Бормана. «В Мюнхене я едва ли когда-либо слыхал его имя», — писал он позднее. Теперь же у Розенберга была возможность наблюдать Бормана в деле и оценивать его незаменимость для фюрера. «Если во время нашей беседы за обедом упоминался какой-либо инцидент, Борман доставал свой блокнот и делал пометку. Или еще, если фюрер выражал недовольство каким-либо замечанием, мероприятием, каким-либо фильмом, Борман тут же это записывал. Если что-нибудь казалось неясным, Борман вставал, выходил из комнаты, но возвращался почти сразу же — после отдачи приказа сотрудникам своего бюро немедленно выяснить это и прислать ответ по телефону, телеграфировать или написать. Часто еще до окончания обеда у Бормана уже было объяснение под рукой».

Борман был невысокого мнения о способностях Розенберга, как было с большинством людей, к которым благоволил фюрер до него. Эта вражда была взаимной. «Когда бы я ни беседовал с ним лично, из его губ не вылетело ни одного ясного и понятного заявления», — писал позднее Розенберг.

Нацистский «философ» искал причины растущей зависимости Гитлера от Бормана, установив, в конце концов, очевидную: «Всякий согласится, что он был невероятно энергичным и неутомимым работником. Он всегда был с фюрером, все брал на заметку, предписывал, хранил объемистые записи — всегда в весьма вульгарной форме — вел постоянные телефонные беседы с различными гауляйтерами, и часто среди ночи поднимал с постели своих сотрудников в Берлине или Мюнхене, чтобы они проверили что-нибудь в бумагах».

Для Бормана вся эта работа должно быть казалась стоящей, ибо пока она способствовала укреплению его честолюбия, но его мотивы не ограничивались ею. Для него дело нации было великим делом, и таким же был и лидер, в тени которого он страстно желал работать.

«Он действительно является величайшим человеком, которого мы знаем, не только великим немцем. Действительно, мне невероятно повезло быть призванным находиться рядом с ним».

Таково, как писал Мартин Борман жене, было его мнение об Адольфе Гитлере.

К августу 1939 года этот «величайший человек» оказался в центре кризиса. Данциг, населенный в основном немцами, но имеющий важное значение для экономики Польши, по Версальскому договору был объявлен свободным городом. Гитлер хотел вернуть его рейху. Поляки упорно отказывались допустить это или рассматривать претензии Германии на другие территории, которые были отданы Польше после первой мировой войны. Франция и Великобритания, после того как предварительно уступили все позиции там, где нацистская Германия могла быть остановлена, теперь дали согласие защищать территориальную целостность Польши в случае нападения на нее Германии. Однако Советский Союз подписал с Германией пакт о ненападении: Восточная Европа была разделена на зоны влияния, которые разрезали Польшу на две части согласно тайным соглашениям пакта.

Долгие месяцы дипломатических переговоров завели польский вопрос в тупик. Борман не принимал никакого участия в этих переговорах. Он по-прежнему занимался лишь внутренними делами нацистской партии, и прежде всего укреплением своей личной полезности для Гитлера, но даже Борман не имел никакого влияния на фюрера, когда тот занимался кризисом, затронувшим мир в Европе. У министров и генералов, как и у иностранных государственных деятелей, не было ни малейшего предположения о том, что на самом деле было на уме у фюрера. Но способ Гитлера по разрешению польского кризиса должен был дать зеленый свет дальнейшему взлету Бормана к уникальному положению оказывать влияние. Фюрер хотел потрясти всю планету.