Габриэль Городецкий - Миф «Ледокола» - Накануне войны

Отзвуки краха переговоров и средиземноморской стратегии донеслись уже на следующий день, когда Гитлер встречался в Вене с президентом Венгрии. Гитлер обрушился на Россию, назвав ее препятствием на пути создания «великой мировой коалиции, простирающейся от Иокогамы до Испании». Теперь он признавался, что меньше полагается на соглашение, а «больше на орудия реальной власти». Весной он рассчитывал иметь 186 первоклассных ударных дивизий, включая 20 моторизованных. Хотя он и не брал на вооружение принцип кайзеровской Германии «много врагов — много чести», но был полон решимости не уступать русским ни в Финляндии, ни в балтийских странах, ни на Балканах. Неожиданно он заговорил о России более воинственным тоном. «Россия, — сказал он, — висит над горизонтом, как грозная туча…принимая, в зависимости от вовлеченных в ее орбиту стран, либо империалистическое, либо русское националистическое, либо международно-коммунистическое обличив» 59.

Роковое решение в отношении России быстро приближалось. Вернувшись в гостиницу, Гитлер составил телеграмму Муссолини, который просил о помощи, провалив вторжение в Грецию 28 октября. Гитлер неохотно согласился, пообещав помощь в конце зимы, но сделав многозначительную оговорку: «Весной, не позднее начала мая, мне хотелось бы получить назад мои войска…» 60Гитлер был, видимо, также вдохновлен румынским диктатором маршалом Антонеску, который просил его воспользоваться случаем и помочь Румынии отомстить России за нанесенную ей обиду. Однако Гитлер не раскрывал до конца своих карт 61.

Несмотря на диаметрально противоположные свидетельства, у Сталина было искушение поверить, что берлинская встреча была лишь увертюрой к длительным переговорам 62. Занимая непримиримую позицию, он фактически вгонял последний гвоздь в гроб континентальной стратегии. 26 ноября Молотов изложил советские контрпредложения. Хотя в них выражалась готовность принять участие в четырехстороннем пакте и заняться перераспределением сфер влияния, эти предложения подрывали концепцию Гитлера, требуя подписания новых секретных протоколов, которые подтвердили бы позицию России в буферной зоне и ее интересы на Севере Европы и Балканах. В предложениях содержалось требование вывести немецкие войска из Финляндии, которая по всем признакам должна была стать протекторатом России; пересмотреть режим турецких проливов и создать военно-морские базы «в непосредственной близости от Босфора и Дарданелл либо с помощью долгосрочной аренды, либо силой с использованием договора о взаимопомощи между Советским Союзом и Болгарией». Попытки Шуленбурга смягчить позицию Советского Союза успеха не имели 63.

Это переполнило чашу терпения. Как только ответ Молотова попал на письменный стол Гитлера, тот принял решение. 5 декабря генерал Паулюс ознакомил Гитлера с итогами военных игр, которые он проводил в течение ноября. Они продемонстрировали различные подходы германской армии и Гитлера к целям войны; армия упорно предполагала, что решающая победа будет одержана на начальной стадии войны. Новый подход Гитлера проявился, когда он сообщил высшему командному составу, что «вопрос о европейской гегемонии будет определяться в России». Поэтому решение напасть на Россию означало, что от «периферийной стратегии» следовало отказаться. Однако поскольку итальянцы терпели поражение в Греции, требовалось отправить туда хотя бы минимальное количество немецких частей, чтобы вытеснить англичан. Гитлер не мог, очевидно, допустить создания сильного английского фланга на юге, пока он будет занят кампанией против России 64.

Если осенью «периферийная стратегия» замышлялась как часть большого наступления в Средиземноморье против британского господства, то новые планы предусматривали лишь серию разрозненных операций. Перемены были разительны: отвлекающие действия стали оборонительными по своей природе, ликвидация же России стала решающим моментом новой агрессивной стратегии. Вторжение в Грецию, отметил Гальдер, было предпринято «вне контекста и проводилось в тесной координации с планами в отношении России. Его задачей теперь было обеспечение южного фланга Германии и устранение серьезной опасности перед началом наступления на Россию» 65.18 декабря рекомендации высшего военного командования были внесены в директиву N 21.

Рассматривая содержащиеся в книге «День-М» обвинения Суворова о том, что советская мобилизация спровоцировала немецкую мобилизацию и нападение на Россию весной 1941 года, не следует забывать, что вермахт планировал вторжение в Россию еще в начале лета 1940 года, что было откровенным актом агрессии 66. Немецкие военные постоянно отрицали возможность контрнаступления русских. Генерал-майор Эрих Маркс, которому была поручена разработка первой версии плана, ворчал даже, что Красная Армия не в состоянии «проявить любезность и напасть» на немцев 67. Легко понять, что аргументы Суворова основаны на апологетике Гитлера, а не на советских архивах, с которыми ему было бы полезно ознакомиться. Изображение войны в качестве превентивной меры было впервые сделано Гитлером в день начала наступления 68.Он повторил эту мысль в октябре 1941 года, обратившись с призывом посылать зимнюю одежду солдатам на русский фронт, и разъяснил, что в мае «обстановка была столь угрожающей, что не было сомнений в стремлении России обрушиться на нас при первой же возможности» 69. Этот аргумент, разумеется, произвел большое впечатление на его ближайшее окружение, не знакомое с военными планами. К примеру, Рудольф Гесс писал матери из плена осенью 1941 года: «Немногие избранные должны решать будущий ход событий на века вперед иногда с помощью единственного акта. Я имею в виду фюрера, решившего упредить нападение большевиков: настоящее значение этого решения будет признано лишь в более поздние века» 70. Пытаясь скрыть трудности, возникшие в ходе осуществления «блицкрига» в России, Гитлер повторил в мае 1942 года, что «если бы он слушался плохо осведомленных генералов и ждал, а русские в соответствии с их планами украдкой напали бы на нас, мы вряд ли смогли остановить их танки на отличных автострадах Центральной Европы» 71.