Высокая дверь обители отворилась; смутные светлые тени виднелись в глубине. С крестом в руке священник выступил вперед. И под взглядом потрясенных зрителей та, что была недавно герцогиней де Лавальер, с улыбкой, ни разу не обернувшись, приблизилась к порогу. Тяжелая дверь закрылась. Луиза исчезла навсегда.
Это был необычайно миниатюрный мужчина — «самый маленький из когда-либо созданных Творцом», — но отлично сложенный, в высшей степени элегантный, белокурый, с пламенным взором и с выражением дерзкой и насмешливой отваги. Женщин он очаровывал, и даже завзятые гордячки дарили его благосклонностью. При дворе Людовика XIV, где он был одним из наиболее ярких действующих лиц, ему, как любому богачу, приписывали блестящие победы. Среди его жертв числили даже четырех «богинь», четырех возлюбленных самого короля: мадемуазель де Лавальер, герцогиню Валентинуа, мадам де ла Мотт-Аржанкур и маркизу де Монтеспан. Упоминалось и множество других; их количество было столь велико, что Лозен был вынужден как-то от них отделываться, а это приводило к шумным развязкам.
Две сестры-принцессы Савойского дома, безумно влюбившись в крошечного повесу, бросили жребий, чтоб решить, кому же он достанется; он пренебрег обеими. Тогда одной их них, Жанне-Баттисте, пришлось с разбитым сердцем стать властительницей Савойи, другой, Мари-Франсуазе, — королевой Португалии.
В то время как одним, искренне влюбленным, суждено изнемогать во вздохах и мольбах, в надежде покорить суровость обожаемых женщин смирением, другим — явным любимчикам богов — словно на роду написано не встречать, как выражались тогда, «жестокосердых». До чего хотелось бы обладать талисманом, который приносит такое множество легких побед! Тот, которым владел Лозен, по плечу не всякому: обычно изысканно любезный и донельзя вежливый, он обращался со своими поклонницами словно с уличными девками, и, видимо, сама эта грубость, эта наглая бесцеремонность была неотразима.
Всем запомнилось, как однажды в Версале в королевских покоях во время игры в карты, когда дамы, «чтоб было попрохладней», уселись на пол, Лозен увидел среди них свою любовницу, которую подозревал в измене. Улыбаясь, сыпля шуточки налево и направо, он подходит к группе и внезапно, крутанувшись на высоких деревянных каблуках, раздавливает руку бедной женщины — та захлебывается в слезах.
Такова его обычная манера: необычайно предупредительный и приветливый с посторонними, он в такой же мере угрюм, сварлив и злобен в обращении с близкими; он устраивает им сцены, без конца обвиняет, засыпает их угрожающими письмами… Не этим ли покорял он благородных, пресыщенных фимиамом лести и пошлыми комплиментами дам двора? Воистину тайна женской души непостижима! Уж не Лозена ли имел в виду Мольер, когда сочинял свою полную глубокого смысла реплику: «Ну а если мне нравится быть битой?»
Мадам де Севинье [46] Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье (1626–1696) прославилась своими письмами к дочери, замечательными в литературном и историческом отношении.
в одном из своих знаменитых писем рассказывает о сильнейшем шоке, потрясшем двор, когда выяснилось, что наглец Лозен вознамерился жениться на Великой Мадемуазель. [47] Великая Мадемуазель — Анна-Мария-Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье (1627–1693), вдохновительница и активная участница Второй Фронды.
Боже, какой срам: принцесса королевской крови, внучка Генриха IV, двоюродная сестра Людовика XIV! Это случилось в 1670 году. Ее Высочество была пятью годами старше этого проходимца, в которого влюбилась пылко, безумно, будто опоенная каким-то зельем. Это была внезапно вспыхнувшая, воистину роковая страсть.
Невероятная богачка, она принялась осыпать своего любимца подарками; привычный к милостям судьбы, тот позволял их делать. И это были вовсе не пряжки для башмаков или булавка для жабо, но сначала графство д’Ю, первое пэрство Франции, потом герцогство Монпансье, затем Сен-Фаржо, за ним герцогство Шательро; в целом — 22 миллиона сеньориального дохода, то есть 50 миллионов по нынешним деньгам. «Вот это и есть любовь?» — как сказал бы Фигаро.
Свадьба принцессы с этим донжуаном была делом решенным. Сам король дал согласие: скорее всего, движимый застарелой обидой, засевшей в нем еще со времен Фронды, он был непрочь позволить кузине совершить глупость, в которой она не замедлит раскаяться. Но всемогущая в те поры фаворитка мадам де Монтеспан в интересах семейной чести наложила на брак свое вето.
Читать дальше