Вячеслав Софронов - Отрешенные люди

- Ага, пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву, - не вытерпел Иван, скрипнув зубами. - Или ты их, сродственников своих, худо знаешь? Да они друг у дружки готовы последний кусок вырвать. А меня собрались и вовсе под опеку брать. Вы, поди, все и слышали, - обратился он к Карамышеву.

- Слышал, - согласился тот, проглатывая суп, - да только кое в чем я на их стороне. Они люди хоть и своекорыстные, но тебе, Ваня, верно указали: нельзя отцовское дело на ветер в распыл полный пускать. Остепенись, пока не поздно.

- Во, - вздохнул Иван, - всем я поперек дороги. Все за меня решили, как я жить должен, чем заниматься. А меня вы спросили?! - с силой ударил он ложкой по столу так, что кошка, сидевшая на коленях у Катерины, соскочила и бросилась прочь из комнаты.

- Чего разбушевался, Иван? - спросила его сестра, оправляя платье. Слушай старших да на ус мотай...

- А мне он вчера сказал, чтоб с вами, батюшка, ехала, - заплакала Антонина, - мол, дом продавать будет...

- Дом? Продавать? - всплеснула руками Варвара Григорьевна и чуть привстала со своего места. - Шутишь, Иван? А я на старости лет куды денусь? В богадельню идти прикажешь?

- Правду вчерась Васька Пименов сказал: одну девку соломенной вдовой оставил, а теперь и законную жену свою из дому гонишь, - покачал головой Карамышев, - прав Михаил Яковлевич, когда говорил, что под опеку тебя взять требуется. Точно говорю: все, что отец копил, по ветру пустишь, как есть, пустишь.

Иван, набычась, переводя взгляд с одного из говорящих на другого, молчал. Он и сам переживал, сердце сжималось, когда думал, как мать со всеми пожитками отправится к Катерине, в Тару, коль та еще согласится принять ее. Но иного выхода у него просто не было.

- Маму, поди, ко мне сбагришь? - сестра, словно угадала его мысли. Сами живем, как на постоялом дворе, мужа собираются на линию, в крепость, на службу перевести.

- Ничего, Катенька, - негромко запричитала Варвара Григорьевна, - я в уголке помещусь, дадите мне какую ни есть подстилку, и лягу. Может, сундук у вас для меня найдется. Ох, Васенька-а-а... - затянула она во весь голос, поворотясь к окну, словно покойный муж мог увидеть ее, - знал бы ты, что на старости лет мне родный сынок уготовил, не оставил бы меня одну. Васенька! Голубчик ты мой милый! Три десятка лет с тобой прожили, и кто знал, кто думал, где мне последние годки провести придется! Не лежать мне в земле рядом с тобой...

- Хватит! - вскочил, не выдержав, Иван. - Никто вас, мама, не гонит. Живите. Все одно дом за долги заберут. А мне, не ровен час, придется в долговой тюрьме сидеть. Тогда как?

- Да что ты такое говоришь? - мать перестала плакать и внимательно посмотрела на сына. - Почему тебя в тюрьму заберут? После отца вон сколь всего-то осталось...

- А про то вы, мама, не знали, что долгов после батюшки почти на тыщу рублей осталось? Мы давеча с Андреем Андреевичем прикинули, как есть, тыща выходит. А товары еще он брал на пару с Михаилом, за них отдавать надобно. Приказчику платить, подати разные. За дом наш больших денег нынче никто не даст, а взаймы брать тем более не у кого. Моя бы воля, так живите здесь, сколь требуется, да, видать, не судьба...

- А Михаил что сказал? Поможет?

- Ага, догонит и еще добавит. Михаил твой под опеку меня взять хотел, а как про долги узнал, то передумал.

- Чего же батюшка не говорил нам о том? - спросила Катерина.

- И сказал бы, так что с того? - начал говорить более спокойно Иван.

- То-то он последнее время все невеселый ходил, - опять всхлипнула мать. - Когда же он успел таких долгов наделать?

- Наделаешь тут... - отодвинул от себя пустую тарелку Карамышев. - Со мной власти вон как поступили: был дом - и не стало. Спасибо вам, что приютили.

- А вы, Андрей Андреевич, про деревеньку скажите, которую отец на вас переписал. Расскажите, каков уговор был промеж вас, - направил на него указательный палец Иван.

- Чего деревенька? - опустил Карамышев глаза в стол. - Продал мне ее Василий Павлович, и все тут. У меня на то и купчая имеется. Моя деревенька.

- Где же тогда деньги, что вы ему уплатили? - горячился Иван. Скажите, чем вы ему плату внесли: серебром или бумагами какими?

- Не твоего ума дело, чем я отцу твоему платил. А куды деньги те делись, то мне неизвестно. Может, ты их в Москве и спустил.

- Ладно, пусть мое слово за мной останется, - со злостью выдохнул Иван, - забирайте Тоньку с собой, а ужо потом поговорим, поговорим...

- А ты меня не стращай, видали мы таких! - взвился неожиданно Карамышев, и его тощее тело изогнулось, словно гусиная шея. - Собирайся, Тонюшка, завтра же и поедем. Пущай они тут остаются, - и он поднялся из-за стола. - Спасибо за хлеб-соль, хоть тем пока не корите. Пошли, дочь.