Вячеслав Софронов - Отрешенные люди

Наскоро собрались, завязали котомки, взяли с собой пилы и топоры, чтоб быть похожими на идущих на заработки плотников, и всей гурьбой отправились из города через Яузу, мимо Спасо-Андроньева монастыря, вышли на Воронью улицу и там неожиданно увидели длинную процессию медленно бредущих людей, по бокам которой ехали конные драгуны с обнаженными саблями.

- Каторжников на Владимирку погнали, - шепнул Григорий Хомяк, что недавно пристал к их шайке и до этого несколько раз был под караулом в остроге, откуда бежал.

- Точно, их, родненьких, - вздохнул Степка Кружилин, - в Сибирь-матушку погнали на вечное поселение.

- Вот и нас так когда-нибудь, - вздохнул Данила Щелкан, мужик с кривыми желтыми зубами, которыми он время от времени прищелкивал.

- Не каркай! - сердито стрельнул глазами на него Ванька Каин. - Заткни варежку!

- А я чего, да я ничего, - шмыгнул носом Данила, но тут же замолчал, испуганно косясь на атамана.

А кандальники все шли и шли, наполняя улицу унылым звоном цепей, которые у большинства были надеты на ноги и на руки. Лишь несколько изможденных стариков брели скованные меж собой. Драгуны зло поглядывали на каторжников, покрикивали, подгоняли. Никто им не отвечал, не огрызался, и кандальники лишь ниже опускали головы, стараясь не смотреть на стоящих вдоль домов москвичей, вышедших поглазеть на них. Одна женщина вглядывалась в лица проходивших мимо нее кандальников и негромко выкрикивала:

- Вася! Васюточка! Где ты? - видно, искала сына, а может, и мужа, но никто не отзывался на ее призывы.

- Видать, с другой партией погонят, - предположил Григорий Хомяк. - А я слыхивал, что многие бабы вслед за своими мужиками в Сибирь идут. Знавал я одну такую, молодая еще совсем, ребеночка недавно родила, а мужа взяли, покрал он что-то или утаил от хозяина, а она ребеночка матери оставила и попросилась с мужиком в одну связку заковаться. Так и ушла...

- Да, бабы они тожесь разные бывают, - согласился Леха Жаров и тяжело вздохнул.

- Твоя Нюрка за тобой следом не побежит, - подначил было его Давыдка Метлин, самый острый на язык из всех. Но Леха развернулся и крепко стукнул того по носу так, что Давыдка только ойкнул и замолчал.

- Эй, чего дерешься, плотничек хренов? - крикнул заметивший это проезжавший мимо драгун и погрозил саблей. - С нами захотел? - и выразительно кивнул на колонну арестантов.

- Езжай, дядя, не останавливайся, - беззаботно махнул ему рукой Леха, но на всякий случай отступил чуть дальше и взялся за рукоять топора. Драгун презрительно зыркнул на него и проехал, не останавливаясь.

- Ты, Лексей, смотри у меня, не балуй, а то сам знаешь... - предупредил его негромко Ванька Канн, сведя густые брови на переносье. А Петр Камчатка хитро подмигнул Жарову, выразительно проведя ребром ладони по горлу.

На некотором отдалении от основной колонны ехали повозки, запряженные двойней, на которых лежали, судя по всему, больные или совсем немощные арестанты. Они тяжело поднимали головы, вглядывались с тоской в последнюю московскую улочку. У многих в глазах стояли слезы, и кто-то в толпе горожан заголосил, запричитал: "Ой, родненькие вы наши! На верную смерть гонят-везут вас... Прощайте, родимые..." Взвизгнули еще несколько баб, и общий плач повис над заставой, заставив взлететь с крыш дальних сараев и амбаров стаю воронья, также огласившую воздух унылым карканьем. Иван набожно перекрестился и подумал: "Не приведи, Господи, идти вот так, как эти горемыки ... Надо бы чего-то другое придумывать, иной заработок искать..." Не раз он потом думал, как отойти от воровского дела, но при этом оставаться с добрым прибытком, и неизменно перед ним вставала в воображении унылая колонна кандальников, что прошли мимо, пахнув в лицо смрадом смерти и забвения...

Вся улица перед Рогожской заставой была забита обозами, подводами, стоявшими у обочины в ожидании прохода кандальников. Как только улица освободилась, все тут же пришло в движение: защелкали кнутами возницы, застучали колеса, послышались надсадные голоса "Бер-ре-гись! И! Затопчу!!!" И помчались легкие коляски, норовя проскочить первыми, зачертыхались теснимые ими обозники с громоздкой поклажей. За оглушительными криками, руганью нельзя уже было ничего разобрать, расслышать, словно и не было минуту назад вязкой, гнетущей тишины и единодушного молчания перед чужим горем.

- Тут недалече лаз есть, чтоб заставу обойти, - крикнул в ухо Ивану опытный в подобных делах Гришка Хомяк, - айда за мной.