Григорий Федосеев - Пашка из Медвежьего лога

— Разве медведь ест своих медвежат? — удивляется Пашка.

— Выходит, ест. Старый медведь — самый страшный враг медвежат. Этот злой, всеядный хищник не щадит ни своих, ни чужих зверят — всех под себя подминает, Зря ему приписывают добродушие. Несмотря на то, что он с виду неуклюжий, косолапый, этот зверь в схватке самый сильный, ловкий и быстрый. Ну вот, дальше мы с Василием Николаевичем решили освежевать медведицу, взять шкуру на поршни и немного мяса для собак. Стали переворачивать тушу, а из-под неё медвежонок — как фыркнет на нас, лапой норовит ударить. Мы его поймали, завернули в телогрейку. Успокоился. Ободрали медведицу, отрубили от туши задок и думаем: что же делать с медвежонком? Отпустить — сегодня же его слопает медведь; взять с собой — лишняя забота, да и зачем он нам? Василий Николаевич говорит: «Давай подальше от этого места отвезём и выпустим». На том и решили. Посадили медвежонка в кожаную суму и поехали дальше. В полдень приезжаем в подразделение Макаровой, а выпустить-то медвежонка по дороге забыли. Я и говорю Макаровой: «Нахлебника привезли, принимайте». Все в подразделении обрадовались, дескать, будет с кем потешаться, и оставили медвежонка у себя, Он быстро освоился. Ещё бы! Ведь в тайге надо искать пищу, ловить, копать, выслеживать, а тут готовое в рот кладут, и сахар, и ягоды, и сгущённое молоко, купают и даже играют с ним — не житьё, а масленица! Избаловался, разжирел. А когда подрос, всё пришлось в лагере прятать от него. Что ни найдёт — всё утащит, изорвёт, спрячет. Пороли его за шкоду — не помогало. За все проделки расплачивалась Макарова. Он же, хитрец, всегда к ней ласкался и её слушался.

И вот пришла осень. Что делать с медведем? Решили оставить в тайге. Шуба на нём была тёплая, и жира накопил на даровых харчах. Но не тут-то было: не идёт из лагеря, привык к людскому шуму, а в лесу тишина пугает его, да и одиночество, видно, не радует. Ничего не могли придумать. Привезли в посёлок. Перезимовал он, к людям ещё больше привязался, а весной опять взяли в тайгу, Но держать его в лагере уже нельзя было — шкодил на каждом шагу. Тогда и решили бросить Потапа. Уводили за несколько километров, обманывали, бросали, но, что ни делали, отвязаться от него не могли. А недавно Макарова нам сообщила, что напоила его спиртом. Вот уж он, говорит, побуянил, поревел, погрозился и, наконец, мертвецки уснул. А тем временем отряд снялся и ушёл.

— Что же с ним случилось дальше? — с нетерпением спрашивает Пашка.

— Сам видишь: живёт тут в Кедровом ключе, и, кажется, ему не так уж плохо…

А Потап шарит по стоянке, что-то ищет и иногда косит на нас малюсенькие барсучьи глазки.

Он сильно вырос с тех пор, как я видел его последний раз, Теперь это настоящий взрослый медведь — лесной царь, косолапый, лобастый. Даже во взгляде хотя и сохранилась ещё прежняя доверчивость, но уже появилась подозрительность и что-то настороженное. Пройдёт ещё немного времени, к нему вернётся всё звериное, присущее медведю, он станет хозяином Кедрового ключа…

Между тем Пашка достал горсть сухарей. Потап по шороху вмиг догадывается, что у того в руках, бросается к парнишке, хватает пастью сухари, и они хрустят на его острых зубах. Пашка хохочет. Гурьяныч всё ещё озабоченно наблюдает за внуком и зверем. А Пашка вдруг бросает остатки сухарей, подбегает к Гурьянычу, обхватывает его за шею руками;

— Дедушка, дедушка, разреши мне остаться с Потапом в лесу?!

— Что ты, голубчик, опомнись, что с тобой. — Старик ласково прижимает к себе внука и гладит его своею заскорузлой ладонью. — Кто же с медведем в лесу живёт?

— Я буду жить с ним. Помнишь, я читал тебе про мальчика Маугли? Он был царём джунглей!

Гурьяныч говорит строго:

— Оставь свои фокусы. Я вот бабушке расскажу, Она тебя никогда больше в тайгу не пустит.

У Пашки вянут глаза, Нижняя губа обиженно выпячивается.

— Лучше за водой сходи, непослушник. Позавтракаем, и надо в путь торопиться. Вишь, с юга тучи идут.

— А как же Потап? — волнуется Пашка.

— Не твоя забота! Медведь есть медведь! Бери чайник — и айда.

Пашка награждает меня и деда недобрым взглядом, будто и я в чём-то виноват. Оглядываясь, уходит по мокрой глянцевитой траве, пахнущей ночным дождём.

— Ишь ты, Маугли нашёлся!.. — ворчливо бросает ему вслед старик и поворачивается ко мне. — Взбредёт же в голову — остаться с медведем в лесу… Дружка встретил!

— Все мальчишки — фантазёры, Гурьяныч.

— А наш и взаправду может остаться. Только сыми с него узду, и останется тут, ей-богу, останется — на это у него причуды хватит. Бабушкой только и унимаю, Она-то с ним построже нас… Через него и мне от неё частенько перепадает, — со вздохом жалуется старик.