Григорий Федосеев - Пашка из Медвежьего лога

Старик быстрым взглядом смотрит на солнце.

— Ну, хватит, пошли на табор, — сказал он и зашагал вперёд. — Не для забавы ж всё-таки пустились в такую дорогу.

На седловине нас встречает жалобным ржанием Кудряшка.

— Соскучилась, родимая, — кричит Гурьяныч, выбираясь из стланика.

Он подходит к лошади, чешет ей за ухом, хлопает ладонью по костлявой спине, а она так и стоит с высоко поднятой головою и настороженными ушами, будто кого-то ещё дожидаясь.

Мы не стали даже пить чай. Решили сразу спускаться в Кедровый ключ.

Проходим седловину. У края останавливаемся. Гурьянычу надо осмотреться, проверить себя. Нам хорошо виден пройденный путь и затонувшая в дымке молчаливая тайга под низким солнцем. Впереди же, там, куда идёт наш путь, вздымаются заснеженные вершины гор. До них километров сорок, но сквозь прозрачный воздух они кажутся рядом. Эти горы с одной стороны освещены солнцем, а с другой на них лежат густые тени. В таком освещении хребет обнажается всеми своими многочисленными изломами, выступами скал, извилистыми линиями отрогов, зияет чёрными отверстиями горных цирков. Несколько левее видны лесистые увалы, перевитые овражками, падями со сторожевыми маяками из белых мраморных утёсов. За ними снова тайга, С перевала она видна отчётливо: вырубки на ней лежат огромными заплатами. Видна и глубокая лощина — Кедровый ключ.

Наконец-то наш караван у цели! У спуска мы были приятно удивлены, увидев вдали, где сливались два верхних истока Кедрового ключа, одинокую струйку дыма. Это, несомненно, проводник из подразделения Макаровой. Я поднимаю ствол ружья, выстрелом предупреждаю проводника о нашем приближении.

Мы так рады, что забываем об усталости. Тропа бежит по косогору, падает в глубину боковых ложков, проводит нас сквозь густую чащу. Здесь в сырых местах попадаются на глаза следы медведя.

Идём на стук топора. Перебредаем мутный от тающего в горах снега ручей, выходим на поляну. В углу её, там, где видны остатки брошенного лагеря Макаровой, горит костёр. Рядом у берёзы стоят два нерасседланных оленя. Нас встречает эвенк лет пятидесяти, узкоплечий, небольшого роста, чуточку сгорбленный. На нём старенькая оленья дошка без шерсти, на ногах лосёвые олочи, аккуратно перевитые ремешками. Скуластое, обветренное коричневое лицо оживляют маленькие подвижные глаза. Он улыбается — рад нашему появлению, идёт навстречу лёгкими рысьими шагами. С первого взгляда угадывается следопыт-таёжник, человек лесных просторов, далёких кочевий. Он принёс с собой с вершин гор на изрядно поношенной одежонке запах рододендронов, через заросли которых он, наверно, долго шёл.

— Здорово! — приветствует он нас и подаёт всем поочерёдно свою маленькую жёсткую руку. — Хорошо, не опоздал, давай груз, и моя ходи!

— Куда же в ночь? Утром разъедемся.

— Что ты, тут близко олень корма нет, оставаться не могу, и Евдокия Ивановна шибко просила скоро вернуться.

— Скажи прежде, как звать тебя? — спрашивает Гурьяныч, развязывая верёвки на Кудряшке.

— Дулуу.

— Чудное имя.

— По-русски — пенёк.

— Слушай, Дулуу, чай пьём, разговариваем, потом. поедешь. Без этого, сам знаешь, в тайге нельзя. Хлебом деревенским угостим, — настаивает Гурьяныч.

Эвенк смотрит на него так ласково, точно увидел давно желанного друга, но не сдаётся.

— Задерживай не надо. Олень весь день не кушай, завтра голодный никуда не пойдёт, что скажу Евдокия Ивановна?

— Хорошо, Дулуу, решай, как тебе лучше, — говорю я. — Сейчас ты получишь груз. Жаль, конечно, что не можешь до утра побыть с нами.

Пока я с Гурьянычем развьючиваю Кудряшку, Пашка крутится возле оленей. Этих животных он впервые видит так близко. Его всё удивляет: и чёрные мягкие вздутия будущих рогов, и слишком широкие для небольшого роста северного оленя копыта, хорошо приспособленные для ходьбы по топким болотам, и чрезмерно длинная голова по сравнению с головой его собрата — благородного оленя. Парнишка то присядет, заглядывая на них снизу, то зайдёт спереди, то осторожно потрогает ещё не облинявший, в зимней шерсти зад. На его лице ненасытное любопытство. А в голове, конечно, уже зреют какие-то планы…

У нас для Макаровой небольшая посылка с конфетами и печеньем: в тайге женщинам всегда недостаёт сладостей.

Передаём эту ценность проводнику.

Дулуу бережно берёт посылку в руки.

— Тут паутина? — спрашивает он.

— Нет, это гостинец Евдокии Ивановне, а паутину сейчас дам. — И я достаю из кармана гимнастёрки бумажный свёрточек, передаю ему.