Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

Маленькое купэ. Двe полки вверху, двe внизу. В одной стeнe маленькое оконце с рeшеткой. Со стороны корридора купэ закрывается рeшетчатой дверью. Мeст -- 4, а нас уже 9.

Вагон окружен шумом и суматохой послeдних распоряжений. В темнотe не видно, кто мои спутники. Придавленные впечатлeнiями окружающаго, мы обмeниваемся односложными замeчанiями или молчим. Через полчаса суматоха стихает. Видимо, всe уже погружены. В купэ совсeм темно, и только через окно в корридорe льется свeт вокзальных фонарей.

Внезапно в корридорe звучат чьи-то тяжелые шаги, и хриплый начальническiй голос возглашает:

-- Эй, граждане, кто здeся моряк Солоневич?

Я торопливо отзываюсь.

У рeшетки выростает высокая фигура конвоира. В руках у него бeлый сверток, который он как-то странно неуклюже несет обeими руками. 286

-- На, гляди, эй, ты, папаша! -- с благодушной насмeшливостью говорит он, подсовывая к рeшеткe сверток, откуда раздается чуть слышный писк.

"Сынишка!" вспыхивает у меня радостная догадка. И в самом дeлe, в одeялe, среди всяких оберток, шевелится что-то живое, что нельзя увидeть из-за рeшетки.

-- Товарищ, -- умоляюще говорю я. -- Разрeшите открыть дверь. Дайте поглядeть, как слeдует. Это -- мой первенец. Родился, когда я еще на Лубянкe сидeл...

-- Ладно, ладно, -- добродушно ворчит "начальство", обдавая меня легким спиртным духом. -- Чорт с тобой. Очень уж твоя баба упрашивала. Эй, Федосeев, открой тут.

Меня выпускают в корридор, и я наклоняюсь над сонной мордочкой своего сынишки. При тусклом свeтe фонарей я вижу, как он внимательно оглядывает меня своими спокойными глазенками, чмокает губами и покачивает головой, как бы укоризненно говоря:

"И как это тебя, батько, угороздило так влипнуть? А мнe, как видишь, вездe хорошо"...

-- Поглядeл -- ну и ладно. Давай, я понесу обратно. У меня в деревнe тоже, почитай такiе же остались, -- уже улыбаясь, говорит конвоир, сам немного растроганный этой сценой и своей добротой.

О, благословенное русское добродушiе, парадоксально совмeщающееся с крайностями стихiйной жестокости! Что было бы с несчастной Россiей, если бы сквозь стeну матерiалистическаго бездушiя, гнета и террора не прорывались бы вот такiе ростки чисто русской славянской доброты и мягкости!..

Вот и сейчас в привычной к виду страданiй, загрубeлой душe цeпного пса ГПУ все-таки каким-то чудом шевельнулся росток ласки и добра...

А еще через час этот самый чекист гдe-то рядом до полусмерти исколотил рукояткой револьвера за какую-то провинность маленькаго воришку, почти мальчика...

Туда, гдe нeт закона и жалости

Через двое суток мы были в Ленинградe и там в тюрьмe узнали, что весь наш этап направляется в Соловки... 287

Дрожь прошла по тeлу, при этом извeстiи и этом словe. Из многих десятков совeтских концентрацiонных лагерей Соловецкiй по праву мог считаться самым суровым, и его имя было овeяно страшной славой. Расположенный на островах Бeлаго моря, на линiи сeвернаго полярнаго круга, он был оторван не только от всeх законов страны, но, казалось, издeвался и над всeми законами человeчности. Нигдe не погибло столько жизней, нигдe не был сильнeе террор и откровеннeе произвол, нигдe не был болeе безпомощнeй заключенный, чeм на островe Соловки.

"Остров пыток и смерти" -- так назвали этот остров бeлые офицеры, бeжавшiе уже с материка заграницу в 1925 году, и это названiе не было поэтическим преувеличенiем...

Долг скаута

Двe недeли держали нас, москвичей, в Ленинградской тюрьмe, пока не составили новаго этапа. Этап -- это цeлый эшелон в 30-40 товарных вагонов, набитых арестованными, направляющимися в лагерь. Так сказать, "новое пополненiе" -- смeна каторги...

Среди этого новаго пополненiя оказалось нeсколько скаутов -- южан, ленинградцев, нижегородцев. Нeкоторых из них приходилось встрeчать на волe и раньше. И грустно, и одновременно радостно было пожать руку старым друзьям, исхудавшим, обросшим, грязным послe мeсяцев тюрьмы, но неизмeнно по старой скаутской традицiи находившим в себe силы бодро улыбнуться при встрeчe...

Вот, наконец, нас, громадную толпу заключенных, вывели на широкiй тюремный двор для погрузки в этап. По капризу списка я очутился в одной группe с ленинградским скаутом Димой, арестованным в Москвe, гдe он учился в какой-то художественной школe. Мы с ним встрeтились уже в Бутыркe и поэтому сразу составили "коммуну". Подeлились продовольственными запасами, оставшимися от полученной мной при отъeздe из Москвы передачи, и стали ждать вызова.

-- Знаешь что, Дима, -- предложил я. -- Ты пока побудь около вещей, а я пойду погляжу -- может быть у 288 еще кого-нибудь из скаутов выужу в этой кашe. Вмeстe в один вагон, Бог даст, устроимся...