Сергей Нечаев - Маркиз де Сад. Великий распутник

Сослуживцы не зря называли молодого маркиза де Сада «совершенно сдвинутым, но храбрым». Храбрость свою он доказал в боях, а вот что такое «сдвинутый»?

Скорее всего, под этим подразумевалось его нежелание подчиняться, как иногда говорят, «идти со всеми в ногу». То есть молодой офицер всегда старался быть сам по себе. Во всяком случае, известно, что он писал отцу, что ему недостает малодушия, чтобы лебезить перед влиятельными людьми или льстить глупцам, с тем, чтобы снискать к себе их расположение.

Но почему все-таки «сдвинутый»? Да потому, что порой поступки молодого де Сада вызывали недоумение. Например, однажды он, желая выделится, приказал дать залп в честь победы французов при Зондерхаузене. Но ствол орудия оказался настолько неумело направлен, что ядро пробило крышу соседнего дома, и лейтенанту пришлось приносить публичные извинения.

Да и отношения с женщинами на завоеванных немецких территориях у маркиза также развивались настолько бурно, что его прозвали «легко воспламеняющимся».

По мере того как шла война, ее ход менялся явно не в пользу Франции, число погибших возрастало, и во многих полках появлялись вакансии. В результате в апреле 1759 года маркиз де Сад получил чин капитана в Бургундском кавалерийском полку.

Капитан в 19 лет — это было очень даже неплохо, и далеко не все могли похвастаться подобным повышением. Но молодой маркиз опять показал себя чем-то недовольным, что явно свидетельствовало о его беспокойном и тяжелом характере, который, как очень скоро выяснится, станет одной из главных причин всех его жизненных проблем.

Можно себе представить, сколько врагов он нажил себе из-за этого своего характера. То он пытался переменить полк с понижением в чине, то требовал для себя места, на которое явно не мог рассчитывать из-за недостатка денег, то отлучался без разрешения, то блистал на балах, то ссорился с товарищами из-за женщин. Он даже имел несколько дуэлей, но из всех вышел целым и невредимым.

Постепенно война перестала увлекать его, ибо он пристрастился к жизни, полной сексуальных удовольствий и открытий. В результате он стал служить женщинам даже больше, чем королю. При этом он всегда хвастался своими успехами, многие из которых сам же и выдумывал. Короче говоря, среди сослуживцев он, в конечном итоге, приобрел репутацию «негодяя». И что характерно, сослуживцами его были такие же молодые, которые отнюдь не отличались образцовым поведением.

В романе «Алина и Валькур», считающемся автобиографическим, маркиз де Сад приводит следующую историю:

«Наш полк стоял гарнизоном в Нормандии, там начались мои несчастья. Мне шел двадцать второй год, занятый до тех пор военной службой, я не знал моего сердца, не подозревал, что оно так чувствительно.

Аделаида де Сенваль, дочь отставного офицера поселившегося в городе, где мы стояли с полком, сумела победить меня. Пламя любви объяло мою душу <���…>

Я ее любил, так как мне необходимо было обожать все то, что имеет сходство с созданным мной идеалом: это оправдывало мое увлечение, но вместе с тем было и причиной моего непостоянства.

В гарнизонах есть обычай избирать себе каждому любовницу, но смотреть на нее как на божество, поклоняться ей от безделья, бесцельно и безрезультатно и оставлять ее без сожаления, как только над полком развернутся знамена. Я по совести решил, что не могу так любить Аделаиду <���…>

Шесть месяцев прошло в этой иллюзии, наслаждения не охладили любовь, в опьянении наших отношений был момент, когда мы хотели бежать на край света <���…>

Но рассудок взял верх, я начал думать, и с этого рокового момента для меня стало ясным, что я любил ее совсем не так сильно <���…> Полк ушел, мы простились: лились потоки слез; Аделаида напомнила мне мои клятвы, я подтвердил их в ее объятиях <���…>, и мы все-таки расстались <���…>

Удовольствия столичной жизни мало-помалу вытеснили образ Аделаиды из моего сердца <���…> Сердце не оказывало мне никаких препятствий, и я уступил без сопротивления, без угрызений совести <���…> Аделаида об этом скоро узнала <���…> Трудно описать ее горе: ее любовь, ее чувствительность, ее самолюбие, ее невинность, все то, что доставляло мне наслаждение, обратилось в ничто, не оставив следа в моем сердце.

Два года прошло для меня — в удовольствии, а для Аделаиды — в раскаянии и отчаянии.

Она написала мне однажды и просила единственной милости: поместить ее в монастырь кармелиток. Тотчас, как только я это устрою, — она покинет дом отца и придет „лечь живою в гроб, приготовленный для нее моими руками“.