Анатолий Голубев - Живущие дважды

В первом — его отношение к самой гонке:

«Я особенно люблю трудные участки дорог. Трудности как бы подхлёстывают меня, заставляют собраться и доказать всем соперникам, что я не только сильнее их, но и сильнее страхов, которые их так пугают. Я очень люблю такие трудности и глотаю их как самые что ни на есть лакомые кусочки горького пирога, которым является современная многодневная гонка».

Во втором признании Тома уже более общее отношение к жизни профессионального гонщика:

«Мы умираем не только в гонках. Главное, мы умираем на дорогах, гоняясь в своих автомобилях за самими гонками из страны в страну. Часто это происходит и после того, как мы становимся владельцами маленьких кафе и начинаем жить тихой, спокойной жизнью. Нам, очевидно, очень не хватает остроты ощущений, чувства скорости и темпа, к которым привыкли, и мы возмещаем их скоростью наших мощных полуспортивных автомобилей. И тогда для каждого из нас стоит где-нибудь с потушенными огнями тяжёлый военный грузовик, в который нам суждено врезаться последней тёмной ночью».

Артур любил этот город странной любовью. Хотя как можно любить города, ведь они не женщины? Города изменяют гораздо чаще, и их измены ранят больнее. Странным было и то, что он вообще любил этот город,

Артур часто думал о своих отношениях с городом. Случалось, он давал ему имена давно знакомых, давно промелькнувших в его жизни женщин. Но и такая уловка плохо помогала ему постигнуть странную любовь к целому городу. Может быть, потому, что и женщины, которых знал он, были странными — слишком доступными, лживыми и легко забываемыми.

Да, да, Артур часто ловил себя на мысли, что основой их странной любви стала двойная жизнь, его и города. Лгал город, лгал и он.

Когда Артур был в зените своей славы, они жили с городом разной жизнью. Он — жизнью Артура Лоя, а город — жизнью его имени. Он надрывался на гонках где-то в Пиренеях, а журналисты родного города гоняли портреты Лоя по газетным полосам. И вместе с газетами — по рекламным тумбам, столам киоскёров, ресторанным столикам и мусорным урнам, куда торопливые читатели бросали устаревшие к вечеру номера.

Потом они встретились. Но город уже забыл его имя. Приходилось представляться друг другу.

…С наступлением вечерней прохлады, едва переведя дыхание после очередного дня, город начинал новую, ночную жизнь. Вздремнув часик, Артур не спеша ужинал, чтобы не быть первым там, куда надлежало приходить к самому разгару.

Он выводил свой «феррари» ровно в восемь. И медленно, наслаждаясь ездой на полугоночной машине, ехал к центру. Когда-то этот дорогой «феррари» был едва ли не единственным в городе. А сейчас тупорылые, низкие мастодонты чуть ли не у каждого маменькиного сынка.

Артур взглянул на щиток приборов. Стрелка бензомера показывала четверть бака. Артур прикинул, что он, пожалуй, укладывается в намеченную норму и бензина хватит ещё на пару вечерних поездок. А там придётся заправляться…

Артур прибавил газу, и мощная машина будто выскользнула из-под пего. В такие мгновения ему казалось, что он опять лишь чудом удержался на удобном кресельном сиденье. Предохранительный ремень — единственное, что он позволил себе купить для машины в последние годы, — обвис на плече. У перекрёстка, хотя горел зелёный свет, он резко тормознул, и «феррари» замер, закачавшись на рессорах. Сила инерции оторвала тело Артура от спинки сиденья, и он повис на предохранительном ремне. И потом мягко шлёпнулся назад.

Артур тихо засмеялся.

Такие полёты доставляли ему истинное наслаждение. Остротой ощущений они напоминали головокружительные спуски итальянских гонок. Поддавшись скоростному опьянению, Артур сделал три-четыре лихих поворота, на которых жалобно запела резина. Писк под колёсами охладил его азарт: резина на колёсах была не новой и следовало думать о будущем.

«Ну-с, — спросил он себя, — куда подадимся сегодня? „Чёрная игла“ уже выходит из моды. В прошлый раз подъехал, человек пять толкалось у входа, не больше. Чего доброго, через пару недель хозяевам „Чёрной иглы“ придётся нанимать зазывалу. В „Нарцисс“ ещё рано…»

Он посмотрел на тускло светившиеся автомобильные часы.

«Начну-ка, пожалуй, с „Мьюзикла“. Там, наверно, полный сбор. Да и посетители — мелюзга, попрыгунчики. Есть возможность размяться на сыром материале».

Он резко повернул машину в незнакомый переулок и начал петлять по мрачным, узким улицам. У перекрёстков он даже не переключал свет, а только резко поддавал газу. И мощный мотор на холостом ходу ревел подобно сирене. Редкие прохожие тёмными, ничтожными тенями жались к стенам, когда машина проскальзывала мимо них. Возле самого «Мьюзикла» капот красного «феррари» полыхнул всеми цветами радуги, отражая в полированных плоскостях огни многочисленных крикливых реклам.