Нина Соротокина - Свидание с Петербургом (Гардемарины, вперед !, книга 2)

В Петергофе их вместе с Петром разместили в верхнем дворце,' сама же государыня съехала в только что отреставрированный, любимый Петром I дворец Монплезир. Встретиться с Екатериной и Петром Федоровичем она не пожелала. Великая княгиня попробовала огорчиться, потом передумала и принялась за недочитанного и частично, как ей казалось, непонятого Платона, а также за седьмой том "Истории Германии" отца Берра, каноника собора Св. Женевьевы.

Снятие опалы с великокняжеской четы было вызвано тем, что Лесток так ни в чем и не сознался. Не будем давать читателю описания страшной пытки, скажем только; что Лесток перенес ее достойно. Крики были, он и не пытался себя сдерживать, но признание вырвали одно - я невиновен! После дыбы, прижимая к груди изувеченные руки, Лесток без посторонней помощи дошел до камеры.

За отсутствием признания Лестока обвинили лишь в корыстных связях с иностранными послами, все прочие обвинения были отсечены. То страсти кипели вокруг изменника и заговорщика, а то вдруг о нем словно забыли. Движимое и недвижимое имущество Лестока без остатка было отписано ее императорскому величеству. Лесток и супруга его просидели в изолированных камерах под крепким караулом пять лет, а затем были сосланы в Углич.

Дело бывшего лейб-медика и фаворита нашло отклик в Европе, суд над ним называли расправой. Однако следствие было произведено по всем правилам, так сказать по заранее изготовленному трафарету, но нельзя не сознаться, что в какой-то момент в ходе следствия наметился серьезный перелом. Словно вдруг исчезло вдохновение и у судей и у главного организатора этого дела Бестужева.

По прошествии времени стали говорить о загадочности дела Лестока, мол, осталось в нем много темных пятен, мол, могли бы довести все до конца, но почему-то не сделали этого.

Попытку объяснения подобной загадочности читатель найдет в следующей главе.

-23

Когда прошел первый азарт после ареста Лестока и наступили будни-обычная работа Тайной канцелярии с подследственным, в Бестужеве умный человек возобладал над идеалистом. Не получилось сочинить хороший, большой заговор, чтобы разом свернуть шею "формальной потаенной шайке"-всем этим Трубецким, Румянцевым, Санти и Воронцову, особливо вице-канцлеру Воронцову. Во всех шифрованных депешах Финкенштейна Воронцов шел бок о бок с Лестоком, а теперь Смелый сидит перед .следователем, а Важный разгуливает на свободе, и разгуливает гоголем. Не отдала государыня Воронцова в руки правосудия. Может, и Лестока ей было трудно отдать, но скрепила сердце, а на Воронцова сил уже и не хватило- размягчилась. Наверняка не обошлось здесь без слез и воплей супруги вице-канцлера Анны Карловны, в девичестве Скавронской, кровной родственницы государыни.

А если он, Бестужев, с этакими козырями на руках даже Воронцова достать не может, то идея заговора о перемене правления, о котором якобы хлопочет молодой двор, тоже уходит в песок.

Примерно такие мысли неторопливо возились в голове канцлера, когда после трудового дня добрался он наконец до своего кабинета, облачился в домашний шлафрок и потребовал бутылку вина. Бокал подали вместительный, как он любил, вино чуть кислило, но было забористо и запах имело приятный.

Но дню этому не суждено было кончиться столь успокоительно и в приятном одиночестве, в доме Алексея Петровича появился неожиданный гость. С великим шумом подъехала карета с гайдуками и пажем-скороходом. Лакею было объявлено, что с канцлером желает иметь беседу князь Иван Матвеевич Черкасский.

Бестужев из окон кабинета увидел парадный экипаж и узнал герб, и хоть упредил челядь, что его ни для кого нет дома, поскольку занят делами государственными, теперь поспешил перехватить слугу, чтобы самому принять именитого гостя. Интуиция подсказала, что визит этот неспроста, и не только для его выгоды, но и для пользы отечеству, позднего визитера надо принять, и принять хорошо.

Давненько они не виделись. То есть на балах изредка возникала внушительная фигура Черкасского, но всегда где-то в отдалении, в соседней зале. В карты князь не играл, в менуэтах по причине возраста и больной ноги не приседал. "Кто ты - друг или враг?" - мысленно спросил Бестужев, следуя за гостем в гостиную. Расселись в креслах, канцлер вежливо осклабился в улыбке. Черкасский достал табакерку, неторопливо вложил в нос понюшку табаку, шумно высморкался.

- Крепок?

- Заборист!- подтвердил князь, устроился поудобнее и, вскинув на Бестужева внимательный взгляд, поинтересовался:- Что ж не спрашиваешь, Алексей Петрович, зачем пожаловал?