Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Герцль ожидал антагонизма и дебатов, но никак не ярости, какую вызвало «Еврейское государство». В общем и целом эмансипированные евреи сочли, что этот смутьян, желающий развеять иллюзию окончательной ассимиляции, представляет для них угрозу. Они бушевали и ярились, назвали Герцля сумасшедшим, его государство — химерой, его предложения, говоря словами раввина Исаака Мейра Вайса, основателя прогрессивного иудаизма в Соединенных Штатах, «минутным опьянением нездорового рассудка» 6. В какой-то момент казалось, что раввин Гюдеман, который никогда не мог устоять перед напором Герцля, почти перешел на его сторону.

«Я совершенно на вашей стороне», — сказал он, как записано в дневнике Герцля.

«— Хорошо, — сказал я, — тогда говорите об этом у себя в синагоге.

«— Прошу прощения! — ужаснувшись, воскликнул он. — Такое невозможно. Люди просто не хотят про это слышать» 7.

Угрюмо и критически отреагировал даже Ховевей Сион, твердо настроенный на скромную крохоборческую колонизацию. Его представители были пионерами. Кто такой этот доктор Герцль из Вены в элегантном фраке, который ничего не знает про Палестину и даже не умеет писать на иврите? Кто он такой, что приходит и указывает им, что делать? Он даже не читал Мозеса Гесса или Пинскера! 8(Поразительно, но правда: позднее Герцль признавался, что если бы сначала прочел «Автоэмансипацию», то никогда бы не написал «Еврейское государство».) Последователи Ахада ха-Ама и его «культурного сионизма», которые верили, что душа иудаизма возродится раньше его тела и что евреи должны научиться чувствовать себя нацией прежде, чем смогут действовать как таковая, были возмущены радикальной программой Герцля. Это было слишком быстро, это обходит стороной душу, это не сработает.

Однако, чем больше бушевали дебаты, тем более широкую известность приобретала книга. Неизбежно, что ее призыв — призыв к достоинству и помощи самим себе, призыв вести себя как мужчины — пустил корни. Такова была сила личности Герцля, производившая впечатление на большинство людей и обращавшаяся к чему-то глубинному в еврействе, к вере в собственное превосходство. Именно эта вера, скрыто просуществовавшая столетия унижений, объясняет сам уникальный феномен его выживания. Герцль и не собирался ее скрывать. Скорее он настаивал на этом превосходстве, как, например, во время аудиенции в Ватикане, когда отказался целовать руку папы римского 9или когда постановил, что делегаты Первого Всемирного сионистского конгресса должны явиться во фраках и белых галстуках 10. Этот жест, хотя и настроил против него многих, был задуман с тем, чтобы довести до сознания самих делегатов величие их роли как основателей нации.

В самом Герцле этому свойству было трудно противостоять. Оно поставило его во главе движения, привело к нему верных соратников, собрало под его знамя последователей. По пути в Константинополь и из него, куда он отправился летом 1896 г., чтобы начать переговоры с султаном, на вокзалы посмотреть на него стекались толпы, которые приветствовали его как мессию и царя и выкрикивали древний клич «В будущем году в Иерусалиме!». Уже тогда вокруг него начала складываться легенда. Ко времени начала конгресса в Базеле энтузиазм, напряжение и ожидания, нараставшие на протяжении предыдущих месяцев, сосредоточились на нем одном. «Все сидели, затаив дыхание, точно в присутствии чуда», — писал один очевидец 11. Когда величественный мужчина, чернобородый, как ассирийский царь, поднялся на сцену для приветственной речи, последовали бурные аплодисменты. Его смуглое лицо, его завораживающие глаза были знакомы многим, но в тот момент в нем чувствовалось нечто большее — аура царственности, словно появился давно ожидаемый потомок царя Давида.

Здесь нет необходимости вдаваться во внутреннюю историю сионизма. Его цель была определена Первым Всемирным сионистским конгрессом в декларации четырех принципов, которые в дальнейшем стали известны как «Базельская программа» 12. «Цель сионизма, — возвещалось в ней, — создать для еврейского народа дом в Палестине, гарантированный общественным правом».

Тем временем из опыта Герцля в Константинополе стало очевидно, что султан отнюдь не готов просто передать власть над Палестиной некому эмиссару, который при всем его достоинстве и апломбе не имел и двух фартингов из золота финансовых баронов, чтобы позвенеть им над ухом турок. Стало очевидно, что необходимо приложить максимум усилий и снова попытаться перетянуть на свою сторону богатых и влиятельных евреев. До тех пор, пока не пройдет подписка на акции пока еще не созданного Еврейского колониального банка или Колониального треста, сотрудничества от султана ожидать нечего. Герцль, как он записал в дневнике, «продал бы душу дьяволу» за успех в получении займа. В Лондоне, где, как он полагал, следует искать финансовый ключ, главы еврейской общины, которые начали проникаться беспокойным чувством, что, возможно, Герцль идет по верному пути, были готовы помочь советом, но не спешили обеспечить ему финансирование. Они не шли дальше предложения принять участие в создании банка, если сначала он сможет добиться, чтобы барон де Ротшильд вошел в совет правления, или чека на десять миллионов фунтов от ЕАК 13. Барон, которого Герцль пытался уговорить принять на себя бразды активного правления сионистским движением при условии, что он откажется от постепенной колонизации ради принципа национального государства, куда евреи могли бы эмигрировать по праву, отказался. «Он был националистом, не доверяющим националистическому движению и народу», — сказал про Эдмона де Ротшильда однажды Вейцман. — Он хотел, чтобы все делалось тихо».