Константин Станюкович - Вокруг света на 'Коршуне'

- Что ж, я согласен, ваше благородие.

- Ну, прощай, брат... Вот тебе!

Володя сунул матросу рублевую бумажку и вышел вон.

- Ишь ты! - проговорил с радостным изумлением Ворсунька и пошел рассказывать вестовым, какой добрый, простой молодой барин: и грамоте обещал выучить, и так "здря" бумажку дал.

Ашанин ушел в восторженном настроении духа.

В нескольких шагах от корвета он снова встретил пожилого рябоватого матроса с серьгой, который нес ведро с горячей смолой.

- А что, Бастрюков, каков у вас командир? Довольны вы им? - спросил Володя.

- Нашим-то Василием Федорчем? - воскликнул останавливаясь Бастрюков и словно бы удивляясь вопросу Володи. - Видно, вы про него не слыхали, барин?

- То-то, не слыхал.

- Так я вам доложу, что наш командир - прямо сказать - голубь.

- Добрый?

- Страсть добер. Я с им, барин, два года на "Забияке" в заграницу ходил, в Средиземное море. Он у нас тогда старшим офицером был. Так не то что кого-нибудь наказать линьками* или вдарить, он дурного слова никому не сказал... все больше добром... И других офицеров, которые, значит, зверствовали, стыдил да удерживал... Он матроса-то жалел... Так и прозвали мы его на "Забияке" голубем. Голубь и есть! - заключил Бастрюков.

______________

* Линек - небольшая, дюйма в три толщиной, веревка, которой в прежнее время били матросов по оголенным спинам. В царствование императора Александра II телесные наказания были отменены, и теперь им подвергаются только штрафованные по суду матросы.

С каким-то особенно радостным чувством слушал Володя эти похвалы старого матроса, и когда в тот же день вернулся домой, то первым делом восторженно воскликнул:

- Ну, мамочка, если бы ты знала, что за прелесть наш капитан!

И Володя стал передавать свои впечатления и сообщил отзыв о капитане матроса.

- Верно, он и моряк чудесный. Вы знаете нашего капитана, дядя?

- Слышал, что превосходный и образованный морской офицер, - отвечал дядя-адмирал, видимо довольный восторженным настроением племянника.

IV

Ах, как незаметно быстро пронеслись последние дни! С утра этого хмурого и холодного октябрьского дня, когда Володе надо было перебираться на корвет, Мария Петровна, то и дело вытирая набегавшие слезы, укладывала Володины вещи в сундук. Благодаря дяде и матери Володю снарядили отлично. Сундук вскоре наполнился платьем - и форменным, будущего гардемарина, и штатским, для съезда на берег за границей, бельем, обувью и разными вещами и вещицами, в числе которых были и подарки Маруси, Кости и няни. Все несли свою лепту, всем хотелось чем-нибудь да одарить милого путешественника-моряка. Ни одна мелочь не была забыта, все аккуратно уложено заботливой материнской рукой.

Тронутый, взволнованный и благодарный Володя часто входил в уютную маленькую спальную, где заливалась канарейка, и целовал то руку матери, то ее щеку, то плечо, улыбался и благодарил, обещал часто писать и уходил поговорить с сестрой и с братом, чтобы они берегли маму.

- А вот, Володя, тут варенье, - говорила Мария Петровна, показывая на большой, забитый гвоздями ящик, в котором был почти весь запас, заготовленный на зиму. - Полакомишься... За границей такого нет.

- Ах, мама, мама! - восклицал Володя и снова целовал мать.

К четырем часам пришел маленький адмирал и резким движением сунул Володе туго набитый вязаный кошелек, в котором блестели новенькие червонцы.

- Тут их сто. Сразу, смотри, не транжирь... До производства ведь еще долго... Да кошелек береги... Он у меня еще с первого моего дальнего вояжа... Одна дама вязала...

- Зачем так много, дядя?

- Пригодится... Можешь, если придется, в Париж и в Лондон съездить... Готов?

- Готов, дядя.

- У директора был? С товарищами простился?

- Все сделал.

За обедом все сидели грустные, подавленные, молчаливые. Один только адмирал был разговорчив, стараясь всех подбодрить.

- И не увидите, Мария Петровна, как пройдут три года и Володя вернется бравым мичманом. То-то порасскажет!..

Никогда в жизни никуда не опаздывавший и не терпевший, чтобы кто-нибудь опаздывал, адмирал тотчас же после обеда то и дело посматривал на свою старинную золотую английскую луковицу и спрашивал:

- Который час у тебя, Володя?

И Володя не без удовольствия вынимал из-за борта своей куртки новые золотые часы, подаренные адмиралом, и говорил дяде время.

- Твои часы верные... Секунда в секунду с моими... А вещи твои отправлены? Лаврентьич увез?

- Увез, дядя.

- Ну, пора, пора, Володя, а то опоздаешь, - нетерпеливо говорил адмирал. - Пять часов!