Константин Станюкович - Загадочный пассажир

Иван Васильевич еще благодарил жену и, уходя в дальнее плавание, ревел как белуга и обещал привезти все, что написала жена в списке, переданном мужу при проводах.

Лейтенант Вершинин, от скуки выпивавший третью бутылку портера, проговорил:

- Что, Иван Васильевич... Небось, об елке мечтаете?

- Вообще! - деликатно ответил Иван Васильевич.

- То-то вообще... И я вообще думаю, что скучища... Тоже поехал бы к знакомым на елку... А вместо этого с полуночи на вахту... Что бы нам зайти на Мыс...{352} Там по крайней мере... англичанки...

Молодой доктор, сидевший за книгой, поднял глаза на Ивана Васильевича.

"Тоже любовь!" - высокомерно подумал доктор и собирался предложить Ивану Васильевичу применить к нему новое средство излечения от страсти, вычитанное недавно им из медицинского журнала.

Видимо не имевшие темы для разговора два скучающие мичмана лениво перекидывались словами о том, когда Батавия и что там интересного, будут ли они произведены в Новый год в лейтенанты, сколько каждый выплыл ценза{353}, и сели играть в шахматы.

- Что бы нам зайти на Мыс! Там по крайней мере англичанки! раздражительно воскликнул Вершинин.

Мичманы оживленно встрепенулись. И один проговорил:

- Вот так чудесно... А то знакомься с малайками на Яве...

- И отчего в самом деле мы не зайдем на Мыс... И нам и команде следовало бы освежиться... А то за какие вины с ума сходить от одури?

- Вам, господа, только на уме берег... Тогда не поступали бы во флот! заметил старший офицер.

- Я и уйду из флота, Евгений Николаич!

- В чиновники? - спросил старший офицер.

- В чиновники. Дядя - товарищ министра. Он устроит.

- Нынче везде без протекции ничего не получишь! - заметил Вершинин.

- Уж будто!.. Нужно и образование, и труд, и способности, - авторитетно промолвил Евгений Николаевич.

Мичман Каврайский, худой, нервный молодой человек с умными небольшими глазами, горевшими злым блеском, сидел в стороне, в кресле у фортепиано, слушал и злился. Злился и оттого, что ему противна служба и он служит, и потому, что он молод и часто кашляет, и потому, что он не знает, к чему приступиться и что делать, чтобы не чувствовать постоянного компромисса, и потому, что он не может отделаться от того, что считает позорным, - от лжи, от лицемерия и зависти. Он злился, что слышит здесь одну только пошлость и никто не обращает внимания на его речи, обыкновенно останавливаемые старшим офицером. Он злился и за то, что не может написать на бумаге то, что волнует его и занимает его мысли, - о пересоздании общества, о новой этике, - и за то, что не умеет сложить стихов. Он злился и за то, что он обречен на неизвестность, и что нет у него друга, перед которым мог бы излиться...

Каврайский услышал последние слова старшего офицера, главное - этот тон, увидал красивое, самодовольное лицо.

"Экая ты великолепная скотина!" - хотел крикнуть Каврайский и, вместо этого, волнуясь, проговорил:

- Вы, Евгений Николаевич, конечно, будете адмиралом...

Выходил как будто и комплимент, но старший офицер почувствовал, что хотел сказать Каврайский, и, словно бы не слыхал его слов и обратился с чем-то к доктору.

III

- К повороту оверштаг! Право на борт! - донесся через люк взволнованный и неестественно громкий голос вахтенного офицера.

И в эту же минуту прибежал сверху рассыльный и доложил:

- Справа шлюпка с людьми! Огонь подали.

Все оживились и бросились наверх.

"Руслан" повернул к огоньку, лег в дрейф, и баркас спустили. Ехать на баркасе вызвался Каврайский. Лейтенант Вершинин, заведующий баркасом, охотно согласился. С Каврайским отправлялся доктор. Взяли одеяла и бочонок с ромом, и баркас отвалил.

- А ведь нас может и залить, доктор! - проговорил Каврайский, правя рулем и не отрывая возбужденных, уже не злых глаз с волн.

- Очень жаль, что вы окажетесь плохим моряком, язвительный мичман... У вас печень не в порядке...

- Не зальет! Людей спасем... - восторженно воскликнул мичман.

И на лунном свете его худое, некрасивое лицо казалось таким проникновенным, счастливым.

Беспокоились за баркас и на "Руслане".

И белокурый барон говорил старшему офицеру с едва тревожной нотой в голосе:

- Надо было послать баркас, но если основательно сообразить, то, пожалуй, и не следовало бы...

- Уже поздно теперь соображать, барон!..

- О, нет. Сообразить всегда необходимо, Евгений Николаевич!.. Положим, Каврайский - толковый офицер... Найдется в трудном положении...

Старший офицер промолчал.

- Это про что "Ганцакурат"? - тихо спрашивал унтер-офицер, подходя к рулевым на штурвале.