Сергей Степняк-Кравчинский - Андрей Кожухов

Оказалось, что Репин и Криволуцкий уединились в кабинет и сидели там в облаках дыма.

Андрей для удобства был представлен под именем Петрова, хотя, конечно, его настоящее имя известно было и Репину и Криволуцкому, который нарочно пришел, чтобы познакомиться с ним.

Пожилой адвокат радушно принял Андрея. Между старыми эмигрантами было несколько друзей юности Репина, и ему хотелось узнать, как им живется на чужбине.

Андрей некоторых из них знал лично, а о других слыхал от общих друзей. Русских эмигрантов за границей немного, и более старые из них, к числу которых принадлежали друзья Репина, были известны всем Они мною работали, каждый в своем направлении, разделенные большей частью политическими несогласиями. Одни были бодры и здоровы, другие нет. Вот все, что можно было сообщить об их довольно однообразной жизни.

- Боюсь, что здесь жизнь не покажется вам слишком однообразной, сказал хозяин. Добродушная улыбка показалась на его толстых губах и быстро исчезла, оставив серьезное, вдумчивое выражение на резко очерченном умном лице старого адвоката.

Разговор сделался общим. Репин бывал в Швейцарии во времена Герцена и вспоминал о приятных впечатлениях, которые вынес оттуда.

- Какой тяжелый контраст для вас, сказал он, после долгой привычки к полной свободе вдруг очутиться в этой несчастной стране, где слова нельзя сказать, не рискуя попасть в лапы жандармам.

- Контраст, конечно, большой, - согласился Андрей. - Но я лично мало страдаю от него; мне, во всяком случае, приятнее жить здесь, чем там.

Репин недоверчиво покачал головой. Он был тронут, почти пристыжен при виде этого молодого человека, полного сил и энергии, приехавшего с другого конца Европы в этот ужасный город, полный шпионов и полиции, чтобы поплатиться жизнью за прекрасную мечту. Он посмотрел на него и его друзей и снова покачал головой.

- Не говорите этого, - сказал он. - Жить под вечными опасениями, не иметь ни минуты покоя и сознания безопасности в течение дня, просыпаться ночью при каждом необычном шорохе с мыслью, что вот-вот наступит ваш последний час, - это должно быть ужасно!

Репин произнес свои слова таким убежденным тоном, и грустная картина, нарисованная им, была так далека от действительности, что те, которых она касалась, разразились веселым смехом.

- Простите, - извинился Андрей, - но вы рисуете это слишком сильными красками.

Репин ничуть не обиделся, а скорее заинтересовался, как наблюдатель человеческой природы. Неудержимый взрыв чистосердечного хохота был убедительнее всяких доказательств.

- Неужели вы хотите меня уверить, что опасности, окружающие вас на каждом шагу, вам нипочем? - спросил он, озираясь вокруг с изумлением.

Зина сидела в самом конце полукруга, образовавшегося около Репина, и он дольше всего остановил свой взгляд на ней, как будто общий вопрос касался главным образом ее.

- Слишком часто повторяются эти опасности, Григорий Александрович. Человек привыкает ко всему, к несчастью! - сказала она, и тень грусти промелькнула по ее лицу.

Непростительная оплошность, за которую поплатился Борис, была главной причиной трагедии в Дубравнике.

Но эта тень исчезла так же натурально, как и появилась, и ее серые глаза смотрели опять ясно и твердо.

Хотя сознание недавней и тяжелой утраты не оставляло ее ни на минуту, но невозможно было предположить, чтобы ее внешнее спокойствие было только маской. Каждый звук ее голоса, каждая черта ее красивого лица дышали такой искренностью, что даже ее стоицизм* должен был быть естественным, а не напускным. Это было тоже результатом давно приобретенной привычки. В мире, в котором жила Зина, всегда из трех человек у одного, по крайней мере, сердце разрывалось на части вследствие таких несчастий. Жизнь сделалась бы невозможной и их работа прекратилась бы окончательно, если бы они не владели своими нервами.

______________

* Стоицизм - твердость, стойкость в жизненных несчастьях и испытаниях.

Зина не была в разговорчивом настроении в этот вечер, но она принимала участие в беседе с той же простотой и естественностью, с какой она исполняла обычные обязанности повседневной жизни. Она поддержала Андрея, когда он постарался дать хозяину более правильное понятие о жизни нелегального, и смеялась, когда Жорж взялся доказывать, что в России только нелегальные и пользуются - иногда по крайней мере - полным покровительством законов.

- Возьмите себя, например, - обратился он к Репину. - Уверены ли вы, что сегодня же ночью полиция не заберется к вам в дом? Вы прогнали проворовавшегося конторщика, и он может отомстить вам, обвинив вас в укрывательстве террористов; вы что-нибудь сказали против правительства, и об этом донесли в Третье отделение; вы много лет тому назад написали что-нибудь в том же роде приятелю, которого теперь арестовали и у которого нашли ваше письмо. Разве всего этого за вами не водилось?