Можно ли было достичь, пусть и не такого, но все же достойного уровня жизни уже в те годы? Отвечая на этот вопрос, очень многие исследователи начинают рассуждать о доставшемся Сталину тяжелом наследии, о страшных разрушениях во время войны и необходимости не только восстанавливать дымившуюся в руинах огромную страну, но при этом еще и вооружаться. И вооружаться самым серьезным образом, поскольку в любую минуту «холодная война» могла обернуться «горячей».
Что ж, все так. И строить, и вооружаться было надо. И все же, имея практически безграничные природные ресурсы и на все способный народ, наверное, можно было избежать и голода, и бараков, и тусклой жизни, какой мы все жили после войны. Понятно, что министры (если они, конечно, не Столыпины) и прочие чиновники обречены в первую очередь на устройство собственной жизни. Но когда речь заходит о таких знаковых фигурах, как Ленин, Сталин, Гитлер и Наполеон, это уже мелко. Да и не для того выбирала их история, чтобы они смогли приобрести себе виллу в Ницце.
И тот же Ататюрк, который, как и всякий талантливый человек, имел свои амбиции, прежде всего думал о совершенно новой Турции, за которую он боролся и которую в конечном счете построил.
Что же касается Сталина времен его революционной юности, то мы не располагаем ни одним свидетельством о том, что в революцию он пошел ради обновленной и счастливой России. И если Ленин был рабом марксистской идеи, то Сталин пошел в революцию прежде всего потому, что это был единственный для него по тем временам путь, чтобы проявить себя. Такие вопросы, как Россия, ее народ и будущее, вряд ли тогда его занимали. Ну и, конечно, ему очень повезло с народом, который, если верить расхожей поговорке, всегда достоин своих правителей.
Привыкнув только запрещать, Сталин так и не смог понять, что, в конце концов, любые запреты лишь усилят к ним тягу. И когда Сталин на встрече с писателями вдруг заговорил о желании видеть «Литературную газету» более свободной, то ничего, кроме недоумения, у них не могло вызвать. Да и как «Литературка», которая, по словам Сталина, «не должна слишком бояться и слишком оглядываться», могла со своих страниц вещать то, за что отправляли в лагеря?
Можно до бесконечности говорить об отношении Сталина к литературе и Искусству, хвалить его за то, что не убил Булгакова, или ругать создателей «Кубанских казаков» за ложь о колхозном рае. Но при этом надо всегда помнить: любые писатели, художники и композиторы являлись для Сталина прежде всего самыми обыкновенными наемными работниками, призванными обслуживать созданный строй, и только потом художниками. За получаемые ими деньги (и деньги неплохие) они должны были всячески восхвалять режим и его вождя, и не более того. Потому и преследовались гениальные Есенин, Шостакович и Прокофьев, и процветал бездарный Демьян Бедный с весьма символичной фамилией Придворов.
Да и какое могло быть творчество там, где чиновники от идеологии во главе с такими корифеями свободной мысли, как Жданов и Суслов, а именно он сменил Александрова на посту главы Агитпрома, делали все возможное, чтобы любое представленное на их далеко не самый праведный суд произведение было выдержано в сталинском духе до последней запятой, и при этом не был бы забыт сам товарищ Сталин!
* * *
В книге Евгения Громова «Сталин: искусство и власть» приводится интересный пример того, как сам вождь «работал» с представленными ему на рецензию литературными произведениями. «Вооружившись коричневым карандашом, — пишет Громов, — кремлевский критик читает пьесу («Незабываемый 1919-й». — Прим. авт.). Вишневский вкладывает в уста своего героя реплику: «Безусловно так, Владимир Ильич!» Первые два слова прилежный цензор зачеркивает и пишет: «Конечно».
По пьесе верный ученик Ленина говорит ему: «Совершенно разделяю ваши опасения, верно». Он ее укорачивает: «Совершенно верно...» Теперь получается, что Сталин как бы одобряет Ленина. Он у Вишневского обращается к Сталину по имени-отчеству. Это коробит кремлевского небожителя. Вместо «Иосиф Виссарионович» пишет непроизносимое в устной речи: «Тов. Сталин», «т. Сталин». Не нравится ему, что он в пьесе называет Ленина Владимиром Ильичем. Замена понятная: «Товарищ Ленин». Никакого панибратства юбиляр не терпел».
Сталин был прав только в одном: если художнику платили, то он должен был думать не о чистом искусстве, а отрабатывать эти деньги. Хотя можно было себе представить, что должны были чувствовать люди от такого искусства, которое рассказывало о том, чего никогда не было в жизни. И как мне поведал один из жителей той самой станицы, где снимались «Кубанские казаки», за полтора часа этой комедии он ни разу даже не улыбнулся.
Читать дальше