Александр Ткаченко - Крымчаки. Подлинная история людей и полуострова

Авва проплакала всю ночь, затем и всю неделю, вспоминая всех. Дедушка успел отправить ее в Новороссийск, от куда она уехала под Оренбург, в Чкаловск, там родила, устроилась работать санитаркой. Семья, приютившая ее в эвакуации, была бедной, доброй, русской. Хозяин ушел на фронт с первых же дней. И каждый день они жили в ожидании хотя бы строчки от него. Авва уехала назад, так и не узнав, вернулся ли он. Теперь она написала им письмо с приглашением пожить у моря и поинтересовалась судьбой их отца. Но ответа не было и не было. Вернувшись домой через десятки поездов и станций, Авва пошла работать в госпиталь медсестрой, где долечивались или умирали военные летчики. Она жалела их, но ни один не перевернул ее нутра так, как это сделал обыкновенный парень, взятый на сезонную работу, Ашер. Маленький Ашер был похож на отца, но даже от него не исходил запах, такой же, как в тот день, когда Авва впервые увидела его отца, – горный чабрец, море, овечья шкура…

Авва налаживала быт большого выстуженного дома, ухаживала за садом. Маленький Ашер ковырялся рядом с ней, но никогда она больше не ощущала своими тонкими ноздрями того уже почти забытого ошеломления, которое внес с собой отец Ашера. Запах горного чабреца, морской соленой влажности, бумажного ранета и молодой мужской плоти, валящим с ног свежим и страстным потом. Все реже ее покалывало чувство завораживающей боли там, внизу живота. Она всеми своими клеточками поняла, что в ней поселилось живое существо, которое все больше разрасталось внутри и наконец начало вырываться наружу, чтобы навсегда привязать ее к миру.

«Неужели одно приходит, а другое уходит, – думала Авва, – и между ними даже духовная связь исчезает?»

Дом становился все уютней, сад с подбеленными от червей стволами все сильней напоминал о вернувшемся мире, а в ее душе покоя не было. Да еще пустынность их городка и проплывавшие на горизонте пароходы, ухающие сычами, навевали мысли о другом мире, где все не так скудно, не так безысходно. Боже, где все ее ухажеры, все эти мясники, банкиры и портные? Она ни о чем не жалела, просто мир сжался, стал пустынным. Война просочилась во все расщелины и взорвала их изнутри. Иногда Авва просыпалась от запахов Ашера, тревоживших память, и долго не могла уснуть, прислушиваясь к равномерным ударам прибоя, не совпадавшим с ударами ее сердца…

Прошло примерно года два. Приморский городок стал расти, вставать на ноги. Время бежало вслед морским волнам, уходившим вдоль берега. Авва бродила по склонам собственного сада, подбирала упавшие яблоки, груши и укладывала их на веранде для сушки. На следующий день ее потянуло в комиссионный магазин, чтобы купить себе что-нибудь на зиму. Она долго перебирала поношенные вещи на сиротливых вешалках, и вдруг в нос ударил все тот же душераздирающий запах, запах Ашера. Это было полупальто, не то женское, не то мужское, но вполне подходившее Авве по размеру. Больше всего ее поразил вернувшийся запах. Когда Авва принесла полупальто домой и примерила, вглядываясь в овал зеркального шкафа, она вдруг под подкладкой рукава нащупала что-то твердое и увесистое, тут же вспорола пальто, и из него выпал перстень. Это был золотой семейный перстень, который Авва подарила Ашеру за день или два до нежданного расставанья. Откуда и как он оказался здесь? Авва тут же вернулась в магазин подержанных вещей, и там ей объяснили, что это полупальто попало к ним еще в декабре сорок первого от немцев, расстрелявших крымчаков на десятом километре Феодосийского шоссе, – они спешили и, расстреливая людей, снимали только верхние одежды. Люди думали, что их собирали в гетто, и прятали домашние украшения и монеты в одежды, кто куда мог…

– Все, – сказала Авва, – дальше не надо, я все поняла… Ашер… Они убили его. Убили, иначе как в этом пальто оказался бы ее перстень?

Внутри все опало, она с трудом добралась домой и долго ревела – они убили, убили его. Она уткнулась лицом в ароматы горного чабреца, молодого моря, бумажного ранета и уснула под утро от холода, втягивая в себя во сне родные запахи…

Прошло несколько лет. Авва не переставала думать о том, что случилось. Если бы это случилось на войне, а так… что же это такое? Людей забивали, как скот… И никого нет, куда подевались все папины и мамины друзья, дедушка и его друзья, все мои родственники, все эти Дормидоры, Конорто, Мешуломы, Зенгины, Анджелы, Ломброзо? Словно целый мир ушел в никуда. Прибывшие в Крым после войны люди были из разных областей, но пришлым была чужда эта сухая, но и плодоносящая земля, они не знали, как с ней обращаться. Татар тоже не стало в один день… Однако запах горного чабреца, моря и рассыпчатых бледных яблок настаивался в доме все сильней и не давал забыть недавнее прошлое. Все, Ашер уже не вернется. Если только вместе со всеми, но вместе со всеми он уже был… Как-то поздней осенью после пятьдесят третьего года с моря понесло еще сильней запахом медуз, водорослей, а с гор, примыкавших к дому – чабрецом, дыханием чабанского костерка и, конечно же, грушами, яблоками и забродившим виноградом… Авва задвигалась по комнате, лицо ее, еще не подернутое морщинками, потянулось к свету, чтобы посмотреть через окно в сторону моря, на причал. К нему швартовался небольшой баркас с моторчиком, и в миг, когда баркас коснулся привязанных старых шин, на причал спрыгнул мужчина в сером бумазейном пиджаке и белых парусиновых брюках, придерживая на одном плече небольшой рюкзак, и тут же быстро пошел в сторону ее дома. Младший Ашер сказал: