Елена Сулима: Любишь - не любишь, хочешь - не хочешь, - а пей и рисуй !

Едва осели у художника - обнаружили, что прекрасно отделанная ванная и туалет - без воды. Помпы - то есть насоса нет. Ее то ли какая-то мифическая мафия украла, то ли она сломалась, то ли вообще не было никогда, говорили даже, что улетела.

Впрочем, такая же беда с водой была почти у всех. А заработки раз в десять меньше, чем стоит эта помпа. Однако обезвоженную местность пронизывали реки алкоголя, так как спонсором нашей "колонии" был винный завод - этом нам сообщили по дороге, и это по началу показалось нам забавным.

Встречала нас компания откровенно невменяемых людей. Мы пытались выяснить - кто же из них художник, но художника не было. Началось братание-обнимание с цыганами, крестьянами и местным мычащим идиотом, который выделялся очень чистым, чуть ли не накрахмаленным джинсовым костюмом. И никто его не сторонился. Как потом выяснилось, женщины с его улицы, прежде чем затевать стирку, заглядывают к нему в дом и берут постирать одежду.

Когда в веселой суматохе наконец-таки появился художник и представился "Любиш" - я не поверила, что бывает такое имя. "А ты меня любишь?" пошутила я. "Люблю. И буду любить", - кивнул он, как поклялся. Я даже испугалась твердости его ответа.

Из Москвы я улетала от своих разборок в стиле: "Любишь - не любишь", послав к черту всю эту изнуряющую сентиментальную галиматью и сделав выбор в пользу свободного творчества. Но вот уж действительно: от себя не убежишь, - хотела вволю пописать картины, но произвела не новое некое великое произведение, а новую любовь. И началось "мое кино".

Ближе к рассвету выяснилось, что более приличного места, где можно спать, чем топчан Любиша, стоявший в его мастерской, рядом со столом, за которым проходило застолье, не существует. Остальные гости не хотели расходиться ночевать по домам сельчан и устроились спать кто где: вплоть до крыш машин. Я нагло, но в одежде, прикрывшись пледом, заняла место хозяина.

Когда все разошлись, оказалось, что Любишу негде прилечь. Честно говоря, я испугалась такого соседства с холостым холериком. Но тут откуда-то взялись сырые яйца. Любиша усыпляя мою бдительность, показывал фокусы, и я, как ребенок, заворожено следя за его манипуляциями, окончательно проснулась от удивления. А потом он выложил яйца границей между нами и прилег с краю, показывая тем самым - как он меня уважает и приставать не будет.

Так начались самые мучительные ночи в моей жизни. Страх раздавить яйца стал умопомрачительным.

Утром Любиша объявил мне, что мы должны срочно пожениться, потому что он любит меня и не намерен так мучаться каждую ночь. И тут же пригласил к себе мэра, потребовав, чтобы тот зарегистрировал наш брак.

После вчерашнего перелета, застолья, бессонной ночи, я была не в силах и слова сказать. А тем временем в разговоре мэра и Любиша, полном непонятных слов замелькало понятное - "консул". "О-о! Только консула мне здесь не хватало!.." - взвыла я про себя и вышла на крыльцо, протянула руки сложив лодочкой, показывая, что хочу умыться, - некто услужливо налил в них вино. "Н-да, ребята, - покачала я головой, - я думала, что я редкий специалист по "снесению крыш", но тут оказалась масса достойных конкурентов."

И главное - все, что бы они не делали, не было специально продуманной акцией или какой-то особенной шуткой, а искренним, будничным и по бытовому привычным юмором.

Художник среди них был, конечно, самый большой оригинал. В его картинах по небу запросто летали-ходили по небу мужички, но его туалет говорил о более концептуальном воображении этакого нового Сальвадора Дали. Внешне он представлял из себя древний деревенский туалет - "очко" - с выгребной ямой, да только, когда та яма переполнилась Любишу было в лом рыть новую и он надстроил настил, потом еще и еще... - и пирамида из дерьма, достойная занять почетное место на выставке авангардного искусства, была готова.

Пирамида как памятник двадцатого века, - "...когда бы знали, из какого ссора растут стихи не ведая стыда..."

А потом в честь нас был дан концерт. Дети вбивали чечеткой народных танцев виртуальные гвозди в мою голову, цыгане, а они там оседлые, изображали пение. При этом пять пело, а двое переговаривались под шумок впечатление, что попали на сцену случайно, - просто шли своей дорогой, но кто-то окликнул их: "вы цыгане?" - и, услышав положительный ответ, решил приказным порядком: значит должны петь, идите и пойте. Делать все равно нечего - вот и пришли.

Потом был банкет, после которого мы (трое русских) завязали, чем очень удивили братьев по крови. Им-то что, пьют они, как и русские - много, но откровенно пьяных среди них не наблюдалось, нам же не удавалось, как и им пить и не пьянеть.