Иосиф Крывелев - История религий. Том 1

Характер и тон допросов показали ученому, что ему грозит участь Джордано Бруно. Неизвестно, подвергался ли он пыткам, или дело ограничилось предупреждением, что они будут применены, если он будет упорствовать в отказе от признания своих взглядов еретическими. Во всяком случае семидесятилетний Галилей не счел нужным принять мученический венец. В приговоре инквизиционного трибунала ему был предъявлен ультиматум — либо погибнуть на костре (это было сказано в принятых инквизицией уклончиво-обтекаемых выражениях), либо произнести следующую формулу: «От чистого сердца и с непритворной верою отрекаюсь, проклинаю, объявляю ненавистными вышеуказанные заблуждения и ереси и вообще всякие противные вышеуказанные святой церковью заблуждения и сектантские мнения» 79.

После этого Галилей прожил еще около десяти лет, причем был освобожден незадолго до смерти. Конечно, его научные занятия были в это время невозможны.

Современные идеологи и апологеты католицизма делают все, чтобы приглушить в исторической памяти человечества воспоминание о позорной для церкви истории гонений на авторов и популяризаторов Коперниковой системы мироздания. На II Ватиканском Вселенском соборе многократно раздавались голоса в пользу того, что церковь должна пересмотреть «дело Галилея». И после Собора ряд высокопоставленных церковных деятелей, в частности кардинал Кениг, сделали публичные заявления в этом духе. В конце 1979 г. сам папа Иоанн-Павел II высказался по этому вопросу на заседании папской Академии наук, посвященной столетию со дня рождения Эйнштейна. Показателен уже сам повод такого заседания — папство демонстрировало отказ от вмешательства в развитие естествознания и от навязывания ему религиозно-догматических учений. Но как разделаться с прошлым?

В потоке статей и книг, появившихся в католической печати после выступления папы, авторы стараются сделать все для того, чтобы дать возможность церкви «и капитал приобрести, и невинность соблюсти». Вопрос-то вообще ясен: в деле Галилея нашли свое яркое выражение коренная антинаучная позиция церкви, ее диктаторская нетерпимость в отношении всего того, что раскрывает перед человечеством новые пути познания. Но признаться в этом церковники теперь не могут. В выступлениях папы и других представителей церкви господствуют «средние» мотивы: дескать, и папство средневековое — не без вины, но и Галилей и Бруно кое в чем виноваты. Их «неблагоразумное поведение» якобы вызвало церковь на суровое с ними обращение. Гелиоцентризм, мол, представлял собой лишь гипотезу, которую ее авторы в то время были не в состоянии доказать. Ищут смягчающие для церкви обстоятельства в том, что ее деятели стояли на уровне естественнонаучных достижений их эпохи и разделяли ее заблуждения.

Инквизиторы понимали в естествознании не больше, чем другие невежественные монахи того времени. Но оправдывается ли этим то, что они взяли на себя миссию безапелляционного суждения об истинном и ложном? К тому же с точки зрения католицизма уж один-то человек должен быть во всех случаях изъят из общей массы людей, имеющих моральное право в качестве сынов своего времени разделять его заблуждения! Имеется в виду непогрешимый папа. Не меньше, чем сегодня, он должен был быть непогрешим в «вопросах вероучения и нравственности» и в те времена, когда санкционировал казнь Бруно и преследование Галилея. При любом подходе к вопросу остается незыблемым, что церковь шла в арьергарде своего века, трудами и страданиями пробивавшегося к знанию. Она не просто двигалась в обозе, она висела гирей сверхъестественной тяжести на ногах человечества.

Церковь позаботилась о том, чтобы лишить сторонников коперниканства возможности выступать не только в печати, но и с кафедр университетов. До конца XVII в. профессора многих европейских университетов, не только католических, но и протестантских, должны были при вступлении в должность давать специальную «антипифагорейскую» присягу. На счету церкви имеется ряд позорных актов преследования ученых, пытавшихся, исходя из общих установок новой науки, основанной Коперником и Галилеем, дать теорию строения и геологической эволюции Земли. В начале XVII в. теологический факультет Парижского университета вынес тут же приведенное в действие постановление об изгнании из Парижа геологов де Клава, Бито и де Вильона и об уничтожении их сочинений 81. В середине XVIII в. репрессии обрушились на великого Бюффона. Ему не осталось ничего другого, как публично провозгласить: «Я объявляю, что не имел никакого намерения противоречить тексту Священного Писания, что я самым твердым образом верю во все то, что говорится в Библии о сотворении мира в отношении как времени, так и самого факта; я отказываюсь от всего, что сказано в моей книге относительно образования Земли, и вообще от всего, что может оказаться противоречащим повествованию Моисея» 82. Еще в середине XVIII в. математик и астроном Боскович должен был прибегать к таким уловкам: «…преисполненный уважения к Священному Писанию и декрету святой инквизиции, я считаю Землю неподвижной; тем не менее для простоты изложения я буду рассуждать так, как будто бы она движется» 83. Можно не сомневаться в том, что «уважение к святой инквизиции» Боскович, как и все его коллеги, испытывал в полной мере.