Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

Если этим спокойно занимались советские главнокомандующие и генералы, мы можем только догадываться, что делали обычные офицеры и рядовые, а тем более — «блатные»! Так что не следует воспринимать приведённые выше эпизоды как «нетипичные» случаи, «отдельные проявления несознательности». К несчастью, то, о чём рассказывал Копелев, было типично. Иначе советское командование не было бы вынуждено принять жестокий, но необходимый приказ:

«В штабе читали вслух приказ командующего фронтом Рокоссовского. За мародёрство, насилие, грабёж, убийства гражданских лиц — трибунал; в необходимых случаях — расстрел на месте».

(После того, что читатель узнал выше о Жукове и Крюкове, он яснее представит себе лицемерие — в случае с Рокоссовским, возможно, невольное — этого приказа).

Маршал знал, о чём писал и с кем имел дело: сам был в своё время репрессирован, о нравах уголовников ему было известно не понаслышке. Армия Рокоссовского имела в своём составе немало подразделений, где воевали уголовники.

Так что вскоре многие из «блатных вояк» попали туда, где им и положено было находиться за свои «геройства» — в тюремную камеру. До нас дошёл один из портретов такого «штрафника»:

«Блатной Мишка Залкинд из Ростова… Толстомордый, прыщавый, с маленькими быстрыми глазками, тесно жмущимися к мясистому носу, он вошёл в камеру, заломив кубанку на затылок, пританцовывая и гнусаво напевая:

Сказал, что разведчик; бесстыдно врал о своих воинских подвигах, а посадили его якобы за то, что по пьянке ударил начальника. На перекличке назвал 175-ю статью, т. е. бандитизм. Он хорошо знал многие тюрьмы и лагеря Союза».

Где ты теперь, Миша Залкинд? Может быть, ещё жив? «Бывший урка, Родины солдат»…

Впрочем, объективности ради уточним: статья 175 Уголовного кодекса тех лет была не «бандитской», а менее тяжкой, карающей за уничтожение имущества частных лиц.

Статья 175. Умышленное истребление или повреждение имущества, принадлежащего частным лицам, —

лишение свободы или исправительно-трудовые работы на срок до 6 месяцев или штраф до 500 руб.

Те же действия, совершённые путём поджога, затопления или каким-либо иным общеопасным способом, —

лишение свободы на срок до пяти лет.

Те же действия, повлекшие за собой человеческие жертвы или общественное бедствие, —

лишение свободы на срок до десяти лет.(Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 года)

Но вот война завершилась, «Блатные» возвращались на Родину героями, позвякивая медалями «За отвагу», «За взятие Берлина» и другими боевыми наградами. У многих на плечах сверкали офицерские погоны. Волокли с собою баулы, «сидоры», «кешари», «углы» (так на блатном жаргоне называют чемодан)…

Возвращались, правда, не все. В очерке «Когда звереют автоматчики» мы расскажем о печальной судьбе многих бойцов армии Рокоссовского, которых власть предпочла держать в изоляции. Однако немало «блатных»-фронтовиков получили возможность изменить свою судьбу.

Но очень скоро победители, не привыкшие к суровой прозе жизни, не приученные к труду, давно порвавшие связи с родными (как и положено по «блатному закону»), прогуляли, пропили, промотали большую часть награбленного на чужбине. (Были наверняка и те, что поумнее да посмекалистее, обустроились и стали добропорядочными обывателями. Но речь не о них.).

И встал перед ними популярный русский вопрос: что делать? Многие «блатари» ответили на него, не особенно раздумывая: вернуться к тому, чем они занимались до войны — к уголовщине.

Нельзя сказать, что о «сучьих войнах» написано совсем уж мало. Остались и мемуары, и рассказы, и исследования, посвящённые этой драматической странице уголовной истории. Однако сведения эти разрознены, отрывочны и часто противоречивы. Пришлось немало поработать, чтобы создать более или менее полную и в достаточной мере объективную картину послевоенной резни между уголовно-арестантскими кланами. Особенно ценными были беседы со старыми арестантами, принимавшими непосредственное участие в войне «сук» и «честных воров», а также с бывшими работниками ГУЛАГа — свидетелями этого кровавого противостояния. Надо отметить при этом, что сами старые «блатные» и «полуцвет» (их подручные), принимавшие участие в резне, делятся впечатлениями крайне неохотно, стараясь обойти эту тему или отделаться общими замечаниями. Более интересны воспоминания тогдашних «мужиков», арестантов, наблюдавших за «воровскими разборками» со стороны. Такое общение позволило уточнить многие спорные и малоизвестные факты «блатных войн» конца 40-х — начала 50-х годов.