Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)

Однако привычки и наклонности брали своё, и порою это оборачивалось трагически. Так, после штурма одной из вражеских высот в Крыму Мамаев поручил «штрафнику» доставить в тыл захваченного вражеского офицера. «Уркаган» перед тем как конвоировать гитлеровца, потребовал жестами от него: мол, снимай сапоги…

— Отставить! — возмутился комроты. — Ты мне прекрати эти свои уголовные замашки!

Штрафник пожал плечами и повёл фашиста в тыл. А через некоторое время труп уголовника был обнаружен на обочине дороги. Парень лежал босоногий, рядом валялись его же сапоги. Видно, всё-таки позарился на офицерскую обувку. А когда стал надевать, тут его фриц и «приговорил». Как говорят бывалые «босяки» — «Жадность фраера губит»…

Рассказывал Мамаев и о том, как однажды его рота встретила таких же «штрафников» — и «блатные» схлестнулись за карточной игрой. Растаскивать их и что-либо приказывать было бесполезно! Поначалу «мамаевские» проигрались в пух и прах, но позже сумели отбиться («откусаться», по-блатному) и даже остались в «наваре».

А ещё уголовники замечательно подделывали различные печати (что особенно было полезно, когда они «приобретали» в сёлах продукты питания и взамен оставляли «документы» с «печатями»). Печать рисовалась чернилами на мягкой части ладони в основании большого пальца. Отличить от настоящей её было практически невозможно…

Дух уголовщины был характерен не только для штрафных формирований, состоявших из гулаговского пополнения. Он царил и в штрафных частях, так сказать, «первых призывов», где воевали провинившиеся бойцы из подразделений Действующей армии. В качестве подтверждения этого приведём рассказ бывшего «штрафника» Валерия Ивановича Голубева:

В штрафной батальон я из авиашколы попал. Колючей проволоки восемь рядов — только тени за ней проглядывают. Станция Овчалы, около Тбилиси…

У многих штрафников война началась сразу, как только они пересекли ворота штрафбата. Там болтались «старики», устраивали «проверку» вновь прибывших: кто позволял себя раздеть — раздевали… Эту дань переводили в деньги и давали, говорят, взятку начальству, чтобы их не отправляли на фронт. Они были те же штрафники, но сплотились, создали банду…

Убийства происходили каждый день, вернее, каждую ночь. Кто успевал вскрикнуть, кто и так… Гибло много людей: один в карты проиграл, другого проиграли. Утром складывали трупы у ворот. За ночь собиралось два-три трупа, иногда — больше, штабель накладывался. Из вновь прибывших обычно мёртвыми оказывалось человек пять. Сначала было удивительно, потом к этому привыкли… («Штрафники». — «Родина», № 6–7, 1991).

Кому-то этот рассказ может показаться диким: как же так, ведь речь идёт не об уголовниках, а об обычных солдатах! Однако что значит «обычный солдат»? Штрафные части пополнялись преимущественно всё же не из самых дисциплинированных бойцов. А в Действующей армии оказалось немало уголовников, которые к моменту войны просто не успели «осесть» в лагерях: их не «замели» органы правопорядка. Зато под мобилизацию эти «урки» попали. И, конечно, в армии были первыми кандидатами в «штрафники». Любой командир нормальной части в первую очередь избавлялся именно от них. Ну, а в штрафных ротах эти ребята насаждали свои «законы»…

Колоритный образ «штрафника» рисует Евгений Яковлевич Весник, имя которого мы уже упоминали выше:

…Восточная Пруссия, 1945 год. Как сейчас помню: не даёт немецкий пулемётчик, оставленный в арьергарде, провезти через поляну наши стопятидесятимиллиметровые пушки-гаубицы — тяжёлые, неповоротливые, прицепленные к мощнейшим американским тракторам «Катер-Пиллер Д-6». Рядовой Кузнецов Василий — «беломорканальник», осуждённый на 10 лет (как попал он на фронт — прямо из лагеря или побывав в штрафной роте и искупив свою вину кровью, — не помню), получил от меня приказ: пробраться к дому, из которого ведётся огонь, и ликвидировать огневую точку. Через полчаса пулемёт замолк. А ещё через десять минут Вася принёс затвор немецкого пулемёта и…голову стрелявшего немца.

— Боже мой! Зачем голова? — вскричал я.

— Товарищ гвардии лейтенант, вы могли бы подумать, что я затвор с брошенного пулемёта снял, а стрелявший сам ушёл… Я голову его принёс как факт, как доказательство!

Я представил его к ордену Славы и первый раз увидел, как он плакал! Навзрыд!

…Убеждён, что Вася в преступный мир не вернулся. Свою целительную роль сыграли доверие и поощрение!