Алекс Громов - Нарком Берия. Злодей развития

Одним из важнейших государственных проектов, которыми руководил Берия, была разработка советского ядерного оружия. Лаврентий Павлович, будучи куратором работы над бомбой, занимался обеспечением ученых как необходимым сырьем, так и информацией о разработках, предпринятых американцами.

Предположения о возможности использовать уран как взрывчатое вещество высказывались еще до Великой Отечественной войны. Так, в октябре 1940 года сотрудники Харьковского физико-технического института Маслов и Шпинель подали в бюро изобретений Наркомата обороны СССР заявку на изобретение «Об использовании урана в качестве взрывчатого и отравляющего вещества».

Фрагмент заявки Маслова и Шпинеля

«…Проблема создания взрыва в уране сводится к созданию за короткий промежуток времени массы урана в количестве значительно большем критического. Осуществить это мы предлагаем путем заполнения ураном сосуда, разделенного непроницаемыми для нейтронов перегородками таким образом, что в каждом отдельном изолированном объеме — секции — сможет поместиться количество урана меньше критического. После заполнения такого сосуда стенки при помощи взрыва удаляются, и вследствие этого в наличии оказывается масса урана значительно больше критической. Это приведет к мгновенному возникновению уранового взрыва…

В отношении уранового взрыва, помимо его колоссальной разрушительной силы (построение урановой бомбы, достаточной для разрушения таких городов, как Лондон или Берлин, очевидно, не является проблемой), необходимо отметить еще одну чрезвычайно важную особенность. Продуктами взрыва урановой бомбы являются радиоактивные вещества. Последние обладают отравляющими свойствами в тысячи раз более сильной степени, чем самые сильные яды (а потому — и обычные ОВ). Поэтому, принимая во внимание, что они некоторое время после взрыва существуют в газообразном состоянии и разлетятся на колоссальную площадь, сохраняя свои свойства в течение сравнительно долгого времени (порядка часов, а некоторые из них даже и дней, и недель), трудно сказать, какая из особенностей (колоссальная разрушающая сила или же отравляющие свойства) урановых взрывов наиболее привлекательна в военном отношении…

17 октября 1940 года».

Но идею харьковчан тогда не оценили. Военинженер второго ранга Соминский и профессор А. Жуховицкий вынесли решение отрицательного толка: «…предложение авторов в целом интереса для военно-химического дела не представляет». Председатель Урановой комиссии СССР академик Хлопин отозвался в том же духе: «Положение с проблемой урана в настоящее время таково, что практическое использование внутриатомной энергии, которая выделяется при процессе деления его атомов под действием нейтронов, является более или менее отдаленной целью, а не вопросом сегодняшнего дня…»

Самое удивительное, что семь лет спустя, когда уже были стерты с лица земли Хиросима и Нагасаки, а советские ядерщики напрягали все силы, чтобы как можно скорее создать свою бомбу, Маслов и Шпинель получили-таки законное авторское свидетельство. С пометкой — «не подлежит опубликованию».

Сын Берии в мемуарах утверждал, что Лаврентий Павлович начиная с 1939 года постоянно обращал внимание на вопросы создания атомного оружия: «Насколько знаю, первыми были получены в середине или в конце 1939 года материалы из Франции. Речь в них шла о работах Жолио-Кюри. Тогда же стали поступать представляющие несомненный интерес материалы из Германии. Если коротко, стало известно, что сделано крупнейшее открытие: уран расщепляется, при реакции урана выделяется большое количество энергии, и сразу в нескольких странах одновременно — хотел бы это подчеркнуть — в Германии, Франции, может быть, в Англии — ученым-физикам стало понятно, что цепная реакция возможна…»

Серго, по его словам, еще будучи подростком, в конце 1939 года увидел в родительском доме гостя — молодого человека, которого счел англичанином, поскольку тот говорил по-английски. Лаврентий Павлович никаких подробностей сыну не сообщил, сказал только, что это молодой ученый по имени Роберт. Жил он в доме Берии примерно две недели. «Обедали мы, как правило, вместе. Куда он уезжал, я не знал, а спрашивать о чем-то подобном было не велено. Да и у отца я в таких случаях никогда ни о чем не расспрашивал… Роберт знал немецкий, но проще ему было говорить по-английски. Язык я знал, поэтому проблем в общении у нас не возникало. К тому же отец попросил меня в те дни, когда Роберт никуда не уезжает, тоже оставаться дома и не ходить в школу. С тобой ему будет не так скучно, сказал отец. Я понял, что этот человек имеет какое-то отношение к технике».