Джавад Тарджеманов: Серебряная подкова

При одном воспоминании об этой незабвенной поре жизни яркий румянец зажег щеки Прасковьи Александровны. Ее веки, отягощенные дремотой, чуть приоткрылись. Мерный шаг лошадей, которых надоело подгонять задремавшему ямщику, не мешал картинам прошлого возникать в ее памяти. Мальчики на передней скамейке тоже притихли, то ли устали, то ли сами размечтались о будущем, сулившем им много увлекательного.

- Бросил пить, - чуть слышно шепнула Прасковья Александровна и глубоко вздохнула.

Да, на короткое время тогда ей показалось, что запои кончились. Но, к сожалению, она ошиблась. Уже на исходе зимы как-то муж, запоздав со службы, явился пьяный.

С этого дня все переменилось: пьяным он возвращался все чаще и чаще, пока наконец совсем не вернулся. Он исчез.

Этот новый удар лишил Парашу всякой надежды на исправление мужа. А нужно было жить и воспитывать своих детей. Двоих. Потому что Параша в это время ожидала второго. Как же быть ей?

От помощи, которую так искренне предлагал Аверкиев, она по-прежнему отказывалась: обида за обман, искалечивший ее жизнь, была незабываемой. Возвращаться в Макарьев, где каждый хорошо ее знает, и выставлять свое горе всем напоказ? Ни за что! Материальной помощи от разорившегося отца ждать не приходилось.

Вернется ли муж - неизвестно. Если же и вернется, не будет он опорой семьи, придется ей самой поддерживать его. Как же тогда жить на свете?

Вспомнились уроки дяди Сережи, давшего ей знания, женщинам в ту пору несвойственные. И вот она уже сама дает уроки в городе купеческим и чиновничьим сынкам.

Их отцы оплачивают ее труд жалкими грошами, беззастенчиво используя трудное положение "брошенной" жены.

Параша не спорит с ними: она шьет по вечерам, вышивает, чтобы только свести концы с концами.

Ее письма домой в это время немногословны, потому что боялась она ужасной правдой огорчить и без того несчастных больных родителей. Они так и не узнали до конца, каким горем обернулась для их любимой дочери замужняя жизнь.

Параша не знала, что скажет мужу, когда тот вернется, поэтому решилась написать о случившемся дяде - Сергею Степановичу - и просить его совета.

Получив письмо, Шебаршин тотчас поспешил в Нижний и ворвался в дом к Аверкиеву, готовый осыпать старого друга укорами. Но вид старика, убитого тяжким горем, смягчил его негодование. Аверкиев сам жестоко винил себя в несчастии Параши, вдвойне горюя от невозможности помочь ей, как бы ему хотелось. Она по-прежнему наотрез отказывалась принять от него что-нибудь, кроме крыши над головой.

- Помогите спасти ее, - упрашивал он Шебаршина. - Жена ваша умерла давно, детей нет. В пустом доме в Макарьеве тоска вас небось заедает.

- Не без того, - признался Шебаршин. - О такой беде и родителям сказать не смею: оба чуть живы, куда им такое вынести.

- Я ведь и сам на Парашиных деток радоваться имел надежду, - сказал Аверкиев. - Да вышло-то вон как...

Долго молча сидели два старика. Наконец Аверкиев встал и подошел к Шебаршину.

- Выходит, вы единственный ее покровитель, Сергей Степанович. Два домика, что на углу Алексеевской и Вознесенской, где Параша согласилась жить, хоть за полцены, хоть задаром берите. Христом богом вас молю, переезжайте, раз уж она помощи моей не принимает.

- Перееду, - кивнул Шебаршин, крепко пожав руку старого друга.

Купчую совершили незамедлительно.

Через две недели, в начале мая, Шебаршин покинул Макарьев. Родителям Параши сказал только, что подыскал подходящую службу в Нижнем, те обрадовались: они знали, как Параша к нему привязана. Сами уже на долгую дорогу не отваживались, но Сергей Степанович пообещал им на следующее лето, если зятя со службы не отпустят, самолично привезти Парашу погостить с двумя внуками.

О первой поездке Шебаршина в город Нижний, о разговоре с Аверкиевым Прасковья Александровна узнала только несколько лет спустя от Сергея Степаноича. Сам он к ней в тот приезд не заглянул, но уведомил ее коротеньким письмом о своем переселении. Параша получила его воскресным утром, когда не требовалось бежать на уроки. Узнав крупный твердый почерк Сергея Степановича, нетерпеливо и тревожно разорвала конверт; каждую весть, откуда бы та ни шла, встречала с опаской - так мало было за последние годы хорошего.

"Бесценный друг Парашенька, - начиналось письмо, - не удивись, если через неделю от сего письма увидишь ты меня во главе целого обоза у ворот твоей усадьбы, что на Алексеевской улице. Один домик в ней, как я наслышан от Егора, тебе не надобен, а мне на первый случай весьма пригодится, ибо я на работу в Нижний приглашен и с переездом меня весьма торопят. Около тебя и Саши и моему одинокому сердцу теплее будет..."