Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Как уже упоминалось выше, распространенность антисемитских настроений оставалась примерно на одном и том же уровне на протяжении всех 1920-х гг. Они занимали хотя и немалое, но все же далеко не главное место в выступлениях трудящихся. Например, в августе-ноябре 1926 г. органами ГПУ УССР на селе было зарегистрировано 182 случая проявления антисемитизма, тогда как прочих контрреволюционных выступлений – 208, случаев «ревности» к рабочим – 175, а жалоб на «ножницы цен» – 325. И это при том, что на середину года пришелся пик антисемитских выступлений. Такая динамика сохранилась и в два последних месяца года: антисемитизм – 16, недовольство «ножницами цен» – 45, требования создания крестьянских союзов – 53 [361]. Рабочих также больше волновали социальные вопросы. Скажем, в январе-марте 1927 г. было зафиксировано 38 случаев антисемитских настроений, тогда как случаев недовольства условиями труда – 129, ставками и нормами выработки – 198, сокращениями – 27 [362]. Подобное соотношение, при котором проявления антисемитизма занимали по количеству третье-четвертое место, но в целом составляли восьмую или десятую часть от всех требований, было характерно для всего рассматриваемого периода.

Усиление антисемитских настроений происходило в связи с изменением внутри– и внешнеполитической ситуации – при увеличении налогообложения, росте цен, инфляции, обострении международного положения и угрозе войны. Причем многие события, даже не имевшие отношения к еврейскому вопросу, непременно с ним увязывались [363]. Значительный рост антиеврейских настроений пришелся на середину 1926 и осень 1927 г. и был связан с убийством (25 мая 1926 г.) в Париже С. Петлюры и судебным процессом над его убийцей – евреем Ш. Шварцбартом [364]. Причем дело было не в особой любви к Петлюре как к таковому и даже не столько в национальности убийцы, сколько в той атмосфере, в которой проходил судебный процесс. Оправдательный приговор [365]вызвал «страшное возмущение» у определенной части людей, «особенно среди молодежи», воспринявшей его «как национальное оскорбление» [366].

Чем же можно объяснить высокий накал антиеврейских настроений, пришедшийся на 1920-е гг.? Конечно, факты антисемитизма на Украине имели место, но они (особенно те, о которых говорилось в прессе) не могли не насторожить своей односторонностью. Трудно объяснить поразительное сходство взглядов на проблему у людей разных национальных, политических пристрастий, с различным образовательным и культурным уровнем, принадлежащих ко всем слоям и классам, одним лишь невежеством или врожденной зоологической юдофобией. Материалы ГПУ и ЦК КП(б)У позволяют шире взглянуть на этот вопрос.

Даже Главное бюро евсекции ЦК КП(б)У признавало «наличие в еврейской среде особых условий, питающих правый уклон» и выражающихся в господстве мелкобуржуазной идеологии, недооценке роста «кулацко-эксплуататорского» элемента, недовольстве политикой индустриализации и наступления на частный сектор [367]. «Господство мелкобуржуазной идеологии» являлось питательной почвой для национализма всех населявших Украину народов – украинцев, русских, поляков, немцев. С неожиданной стороны освещает украинско-еврейские отношения председатель одного из райисполкомов Мариупольского округа, выступивший на собрании представителей еврейского населения с просьбой, чтобы евреи «не обижали крестьян в торговые дни», потому что тогда «и последние будут хорошо относиться к евреям» [368].

Порой национальные отношения обострялись на пустом месте из-за непродуманных действий власти предержащей. Ясно, что возникавшие планы введения в школьный курс «еврейских истории и религии в связи с критикой русского “закона божьего”» привели бы, вопреки ожиданиям, не к искоренению антисемитизма, а к его росту. А призывы к коммунистам и коммунисткам, комсомольцам и комсомолкам «кровно, путем браков, переплетаться, слиться» с еврейками и евреями [369]усилили бы брожение не только в массах, но и в партии и комсомоле. В том же Мариупольском округе комсомольская ячейка была разделена на украинскую и еврейскую части, что привело к «определенным шовинистическим тенденциям в среде комсомольцев» [370]. Разыгрывались национальные чувства и из-за невнимательного, а порой пренебрежительного отношения представителей разных национальностей друг к другу. О комсомольце Цымбалюке и его товарищах уже говорилось выше. А вот еще один пример невнимательности. На состоявшейся в Кременчуге общегородской конференции беспартийной молодежи, где большинство участников были евреями, один оратор начал выступать на идиш. В ответ на это украинцы и русские, комсомольцы и беспартийные покинули зал [371]. Если же обратиться к национальному составу партии, ЛКСМУ, государственных учреждений, учебных заведений, то становится более понятным, почему во всех ошибках советской власти многие винили «засилье евреев».