Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Этот принцип также известен в литературе под другими именами — как «гиперкогерентность» (hypercoherence — см.: Dittmer 1981: 146–147), «миметическая критика» (см.: Юрчак 2008), «подрывающая поддержка» (subversive affirmation — см.: Inke и Sasse 2006) и «сверхсимуляция» (oversimulation — см.: Lakoff 2005: 848–873).

Параллель между советскими 1970-ми — началом 1980-х и китайскими 1990–2000-ми важна, поскольку структура, роль и доминирующее положение авторитетного дискурса компартии в обеих ситуациях сходны. Даже бурные рыночные реформы, идущие в КНР под руководством компартии Китая (КПП), все еще формально описываются в авторитетном дискурсе партии как один из «переходных периодов» к коммунистическому будущему. В сегодняшней риторике КПП высказывания о важности капиталистических отношений и коммунистических целей не только не противоречат друг другу, но представляются как взаимообразующие. Это, безусловно, является значительным отходом от более ранних антикапиталистических высказываний авторитетного дискурса КПП. Однако на уровне формы этот дискурс меняется мало и медленно (этот партийный язык напоминает «застывший» авторитетный дискурс КПСС, который мы проанализировали выше; китайцы иронично называют его гуанхуа — «партречь»). При этом на уровне констатирующего смысла этот дискурс резко изменился. Он претерпел перформативный сдвиг, аналогичный перформативному сдвигу советского авторитетного дискурса в период позднего социализма. Подробнее о языке КПП см.: Schoenhals 1992.

Врач Эдуард фон Гофман (Eduard von Hofmann), австриец родом из Праги, был основоположником современной судебной медицины.

По этим причинам вертикальное расположение трупов на иллюстрациях встречается во многих национальных традициях судебной медицины. В советской литературе трупы тоже часто изображались именно так, что, возможно, играло и дополнительную идеологическую роль, способствуя общей задаче выведения темы «смерти» из советского публичного дискурса (авторское интервью с Кустовым, Санкт-Петербург, 2005 год).

Другой книгой, которую они изучали в те годы, было «Краткое руководство по судебной медицине» (Авдеев М.И. М.: Медицина, 1966). В этой книге, по словам Кустова, для них самой интересной была глава «Судебно-медицинская экспертиза трупа», в которой описывалась динамика трупных изменений после смерти.

Манекена Юфиту принес питерский художник Зиггель (Руслан Латушко), которому в свою очередь его подарила знакомая, работавшая в медэкспертизе. Латушко вспоминает, что манекен «уже старый был, зеленый, в пятнах весь» (Федотова 2010).

Некоторые фрагменты лесной потасовки и избиения Зураба были использованы в фильме «Лесоруб» (1985 год), а съемки провокации у железной дороги были включены в фильм «Весна» (1987 год) — см.: Мазин 1998b: 26, 51. Среди первых короткометражных фильмов были также «Мочебуйцы труполовы» (1985 год) и «Вепри суицида» (1988 год). Подробный анализ фильмов некрореалистов см.: Мазин 1998b; Alaniz и Graham 2001; Alaniz 2003.

Для создания образа «нетрупа» группа начала использовать специальный грим, применяемый в фильмах про зомби.

Когда Добротворский обнаруживает в ранних фильмах некрореалистов элементы «фарса в стиле Мака Сеннета 1910-х годов, шоковую эстетику французского авангарда и неудержимую эксцентрику советского кино 20-х» (Dobrotvorsky 1993: 7), он не замечает за внешней схожестью эстетических форм коренное отличие природы раннего некрореализма именно как образа повседневной жизни от природы институционального искусства.

Эти действия Свирепого особенно напоминают субкультуру, описанную в фильме Дэвида Кроненберга «Автокатастрофа» («Crash», 1996 г.). Но в отличие от Кроненберга Свирепый ставил свои эксперименты в реальности, а не на экране.

Субъект некрореалистов отличался от зомби, живого мертвеца и других героев, знакомых по фильмам ужасов, тем, что он был выражением не смерти, а другой жизни.

Аналогичная реакция встречается у художника Ильи Кабакова, который в ответ на просьбу американского искусствоведа рассказать о своем диссидентском прошлом сказал: «Я не был диссидентом. Я ни с кем и ни с чем не сражался. Этот термин ко мне неприменим» (см. главу 3).

Как известно, в рамках советской биополитики (особенно периода позднего социализма) «диссиденты» и «антисоветчики» рассматривались именно как психически больные люди, которых часто заключали в психиатрические больницы на принудительное лечение (см.: Подрабинек 1979).