Петр Балаев - АНТИ-Стариков. Почему история все-таки наука

Царь, естественно, этих двух деятелей знал как облупленных, поэтому утверждение Старикова, что они могли в чем-то его убедить, выглядит до смешного наивным, совсем уж царю, простите за каламбур, нужно без царя в голове быть, чтобы согласиться на условия такой делегации. Николай Романов понимал, что ему привезли ультиматум, слегка замаскированный под переговоры. И условия ультиматума гласили:

«Можно спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию. Если Вы, Ваше Величество, объявите, что передаете свою власть Вашему маленькому сыну, если Вы передадите регентство великому князю Михаилу Александровичу или от имени регента будет поручено образовать новое правительство, тогда, может быть, будет спасена Россия, я говорю «может быть» потому, что события идут так быстро, что в настоящее время Родзянко, меня и умеренных членов Думы крайние элементы считают предателями; они, конечно, против этой комбинации, так как видят в этом возможность спасти наш исконный принцип. Вот, Ваше Величество, только при этих условиях можно сделать попытку водворить порядок».

Как вы думаете, что является главным требованием думцев? Передача власти сыну? Конечно же нет, они требуют регентства Михаила! Требовать от царя назначения регентом конкретного лица уже само по себе оскорбление, но здесь ситуация еще забавнее. Николай Второй своего брата не любил и презирал после истории, связанной с морганатическим браком Михаила и госпожи Брасовой, на случай смерти самодержца Михаил был сначала назван опекуном наследника, но в 1912 году это решение было отменено. Вот отрывок из письма Николая матери после женитьбы брата:

«…между мною и им сейчас всё кончено, потому что он нарушил своё слово. Сколько раз он сам мне говорил, не я его просил, а он сам давал слово, что на ней не женится. И я ему безгранично верил! Что меня особенно возмущает — это его ссылка на болезнь бедного Алексея, которая его заставила поторопиться с этим безрассудным шагом! Ему дела нет ни до твоего горя, ни до нашего горя, ни до скандала, кот[орый] это событие произведет в России».

После снятия с Михаила полномочий опекуна в случае своей смерти царь нового регента не определил, поэтому по обычаю, введенному Актом Павла Первого, регентом становилась мать наследника, Александра Федоровна. Таким образом, явно видно, что идея о Михаиле, как об опекуне, пришла в голову не императору, а заговорщикам, которые, как и все поданные Империи, знали из манифеста 1912 года, что Михаил уже не опекун. Именно Михаил нужен был им в качестве правителя.

Но в ультиматуме предусматриваются и интересы лица, которому он предъявляется. Если вражескому войску предлагается сдаться в плен, то гарантируется жизнь и кормежка. А Николаю Второму в качестве такой приманки сунули отречение в пользу сына.

Причем чтение воспоминаний участников тех событий оставляет такое впечатление, что царь специально избрал тактику поведения, позволяющую ему выявить всех заговорщиков, которые ему еще могли быть неизвестны, о чем свидетельствует история с двумя телеграммами. После того как генерал Рузский передал императору итог разговора с Родзянко, Николай составил телеграмму самому Родзянко и в Ставку. Текст такой: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно. НИКОЛАЙ» . Граф Фредерикс свидетельствует, что по совету Рузского к телеграмме в Петроград были приписаны слова о регентстве Михаила. Но здесь приходит весть о прибытии Шульгина и Львова, и царь требует телеграммы не отправлять и вернуть ему. При этом одну из телеграмм Рузский утаил и отдал императору только после настоятельной повторной просьбы. А вот какую телеграмму утаил этот «полководец», мне выяснить не удалось. Но что-то подсказывает — ту, где был текст о Михаиле.

И надо же такому быть — совет Рузского о регентстве совпал с требованием думцев. И так интересно выглядит настойчивое желание генерала переговорить с Львовым и Шульгиным до их встречи с царем. О чем он хотел с ними переговорить? Боялся, что те проболтаются, что их предложение о форме отречения возникло в результате совместного мозгового штурма?

А может о том, что выпытывал у царя лейб-медик Федоров, который, судя по воспоминаниям участников тех событий, по своей инициативе затеял с Николаем разговор о болезни наследника, и будто бы царь у него спрашивал — излечима ли она? А то раньше у Николая не было времени поинтересоваться, чем его сын болен! Так до сведения Федорова император и довел, что не намерен с сыном разлучаться ни при каких обстоятельствах. Не это ли хотел передать Гучкову Рузский? Не хотел ли он предупредить думцев, что нужно обещать возможность оставления наследника в семье?