Понсон Террайль - Капитан Мак

- Как, вы знаете? - спросил он.

- Я знаю, что такой храбрый и честный солдат, как вы, не должен умереть смертью предателя.

- И все же именно так и случится, - грустно ответил он.

И, глядя на нее с невыразимой печалью и любовью, сказал:

- Вы ведь знаете, что у приговоренного к смерти, мадемуазель, есть свои привилегии?

- Ах! - проронила она.

- Ему ведь можно простить одно признание, правда?

- Признание?..

И Сара почувствовала, что сердце се часто-часто забилось.

- Сара... - произнес капитан, - уйдите и позвольте мне перед смертью обратиться мыслью к Богу... Сара, я люблю вас!

- Нет, - закричала она, - нет, вы не умрете!

- Меня никто не может спасти.

- Кто знает?

- О, как вы прекрасны, - сказал он, - вы так прекрасны, что и ангел позавидует! Сара... Сара!

Он говорил с таким жаром, что чувствовал, как в горле у него горит.

- Выпейте-ка это, капитан, - сказал Сидуан, подавая ему бокал.

- Зачем? - спросил Мак.

Сара взяла бокал из рук Сидуана.

- А если я вас об этом попрошу? - сказала она.

Мак схватил бокал и одним глотком осушил его. Потом, глядя на Сару, прошептал:

- Прощайте, Сара, прощайте... оставьте меня умереть с миром... и молите за меня Бога...

И в тот момент, когда он произнес эти слова, портьеры, отделявшие кабинет от залов, раскрытые с начала бала, побежали по карнизу и задернулись по мановению невидимой руки.

- Вот видите, - сказал капитан, вымученно улыбаясь, - вот меня и отделили от мира живых.

- Но с вами ваши друзья, - произнесла женщина, внезапно возникая на пороге другой двери.

Это была донья Манча.

- Вы, сударыня?! - воскликнул Мак.

- Да, я, - подтвердила она, - и я пришла вас спасти.

- Но я, - ответил он, - я дал слово господину де Гито. - Поэтому-то, сказала она, - я и не стану требовать, чтобы вы его нарушили.

- И вы хотите меня спасти?

- Да.

- Значит, вы добились у короля моего помилования?

- Король в Сен-Жермене.

- Тогда, значит, вы видели кардинала?

- Он никогда никого не милует.

- Ну, а коль так, - наивно спросил Мак, - как же вы хотите меня спасти?

И с этими словами он встал.

Но ноги его подкосились; он провел рукой по лбу и прошептал:

- Как странно, все вокруг вертится...

Донья Манча улыбалась. Сара смотрела на Мака с беспокойством. Тот хотел сделать шаг вперед, но вынужден был снова сесть.

- Но я не боюсь смерти! - воскликнул он.

И он схватился за голову обеими руками, как будто хотел справиться с внезапным приступом какой-то болезни. Донья Манча приложила палец к губам и повернулась к Саре, продолжавшей в тревоге следить за Маком.

Внезапно Мак сделал еще одно усилие и попытался встать.

- Мне кажется, я умираю, - прошептал он и упал обратно на банкетку.

Глаза его закрылись, губы чуть-чуть шевелились; он шептал что-то непонятное, потом замолк.

Капитан Мак уснул под действием сильного наркотика.

Тогда донья Манча сказала Сидуану:

- Капитан Мак дал слово не бежать отсюда. Но ты-то ведь ни в чем не клялся...

- О, конечно нет, не такой я дурак!

- Прекрасно! Тогда бери его к себе на спину.

Сидуан повиновался и взвалил капитана себе на спину как мешок с зерном.

- А теперь иди за мной! - приказала испанка.

- А куда?

- Мы сейчас выйдем через эту дверь. В конце коридора нас ждут мои слуги, а внизу - моя карета.

Сара упала на колени.

Донья Манча протянула ей руку.

- До свидания, дитя мое, - сказала она.

... Не успели донья Манча и Сидуан, тащивший на спине капитана, выйти из кабинета, как туда вошел господин де Гито. Он был в настолько расстроенных чувствах, что сначала даже не заметил стоявшей на коленях Сары.

- О, это ужасно, - сказал он, - значит, я теперь палач? Господь несправедлив ко мне!

Сара бросилась ему на шею и, целуя его, воскликнула:

- Милый крестный, не надо сомневаться ни в Господней справедливости, ни в Его доброте!

Глава 21. Брат и сестра

Сутки спустя после событий, о которых мы только что рассказали, мы могли бы встретить мэтра Сидуана на улице Турнель; он шел, надвинув шляпу на глаза, прикрыв лицо плащом и время от времени оглядывался, чтобы выяснить, не идет ли кто-нибудь за ним следом.

Улица Турнель была тихой и спокойной. На ней было два или три особняка, принадлежавших знатным персонам, а в остальном там жили горожане и бедный люд.

Но мэтр Сидуан, по всей видимости, принимал напрасные предосторожности; за те три дня, что он впервые попал в Париж, он не стал настолько известен в городе, чтобы при его виде собралась толпа, и люди говорили: