Федор Тютерев - Необыкновенные приключения юных кубанцев

А тут его нечиста сила

Совсем некстати принесла!

И вот они ему со зла

Такую цену заломили.

И сколько тот их не просил,

Афоним гроша не скостил...

Людскою жадностью сраженный,

Вдовец едва добраться смог

В свой табор, в траур погруженный,

Все рассказал и с горя слег.

Но делать нечего: цыгане,

Перетряхнув узлы, карманы,

Кой-как оплату наскребли

И тем детинам принесли.

Гробовщики переглянулись,

Смутившись... но, пожав плечьми,

Не повинились пред людьми

И за мошною потянулись...

Содрав три шкуры с голытьбы,

Людей неласковой судьбы.

В шинок сходивши, заложили

Гнедого с Чалым в драндулет,

Инструментарий погрузили

И в табор поторили след.

Цыгане слезно затужили

И в гроб старуху положили;

Накрыли крышкой и по ней

Забили с дюжину гвоздей.

Гробовщикам свой груз печальный

Препоручили. А затем

Старшой велел сниматься всем,

И отбыл табор в путь свой дальний,

Кляня гробовщиков скупых

За жадность и бездушье их.

Детины тронули к погосту.

Приехавши, спустили гроб.

Горилки приняли грамм по сту,

Работалось спорее чтоб.

Для ямы место подыскали,

О том о сем порассуждали

И, оголившись до пупа,

Подналегли на заступа.

Но дело двигалось неспоро:

Коренья, камни, разный хлам

Им попадались тут и там.

Земля противилась... И вскоре

Афоним выбился из сил;

Передохнуть он предложил.

- Ананий, мы сегодня ели?

Спросил, уставясь на мозоль.

- Пол-ямы вырыть не успели,

А в теле слабость, дрожь и боль.

Не может быть, чтоб с перепою!

- Неладно что-то и со мною:

Корежит самого, хоть хнычь...

Боюсь, что этот старый хрыч

Ведьмак; и мстит он нам от злости!

Коренья, камни да кирпич

Откуда? не могу постичь...

Ну ладно б попадались кости,

Такое было; но чтоб так?

Ума не приложу никак!

- Послушай, Нань, - сказал Афоним,

А мы на этот раз схитрим:

Давай в пол-яме захороним

Проклятый гроб - и леший с ним!

- Ништо! - Ананий согласился

И тут же с места подхватился.

Подкантовали, напряглись

И абы как столкнули вниз.

Потом в ладони поплевали,

Перемигнулись весело,

Подборки в руки - и пошло:

Забрасывать могилу стали.

В полнеба красное пятно

К закату близилось оно...

- Афонь, - заметил вдруг Ананий,

Вспотевший вытирая лоб,

Не обратил ли ты вниманья:

Бросаем камни мы на гроб,

А стуков никаких о крышу

Я что-то вроде бы не слышу.

А ну-ка гляну, что там. Ой,

Тут что-то не тово... Постой!

(Ананий со страху икает)

Да не кидай -ик! -землю, стоп,

Она уходит -ик! - под гроб.

А он как будто -ик! - всплывает.

Он... ик! - почти уж наверху...

Бежим отсюда! Карау...

И оба голоса лишились,

Так и застыв с раскрытым ртом.

Затем колени подкосились,

Ослабло тело; а потом,

Когда сорвалась крышка с гроба,

Похолодела вся утроба...

Цыганка... села, и тотчас

Не отверзая мертвых глаз,

К детинам руки протянула

И зашипела, как змея:

- Как жаль, што днем не вижу я!

Что не могу размежить веки

И посмотреть в глаза того

Мерзавца, а не человека!

Кто так ограбил, и кого

Цыган, голодных, полунищих!..

Оставил без гроша и пищи,

В нужде на несколько недель.

Что ж вы за нелюди? Ужель

У вас ни совести, ни чести

Не сохранилось и на грош?

Видать, всю пропили... Ну что ж,

Не миновать моей вам мести!

Сегодня, лишь зайдет луна,

Вы мне заплатите сполна!

- Ой, Андрюша, - вздрогнула Марта. - У меня аж мороз по коже!

- Под одеялом и холодно?

- Не холодно, а страшно... Ты так образно рассказываешь, что эта ведьма стоит перед глазами...

- Может, на сегодня хватит? Рассказал только до половины.

- Так хочется дослушать! Я все равно теперь не засну...

- Ладно, уговорила. Слушай:

Цыганка на спину упала,

Шепча проклятья мертвым ртом.

Опять на место крышка встала,

И гроб исчез. На месте том

Поднялся бугорок могильный.

И будто после дремы сильной

Гробовщики ожили вновь:

В их жилах заиграла кровь,

Угасший разум прояснился,

Вернулась речь и бодрый дух.

Они переглянулись вдруг,

Афоним к другу обратился:

-Ты не заметил, я не спал?

Ананий лишь плечьми пожал...

Затем вернулись к драндулету,

Впрягли вздремнувших лошадей,

Поехали. Боясь при этом

в пути заговорить о ней.

Решив, что это - наважденье,

Всего лишь сонное виденье,

Приплевшееся одному,

И каждый думал - лишь ему.

Ведь что греха таить, такое