Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

В этом ключе трактовалось наркомпросовскими чиновниками Постановление ЦК РКП(б) от 18 июня 1925 года «О политике партии в области художественной литературы», с которой связывается краткий спад партийного прессинга на гуманитарную сферу [118] В исторических исследованиях последнего времени отмечалось, что 1926 год был «очень коротким периодом либеральной политики большевиков» по отношению к «деятельности гуманитарных (в целом) направлений, течений и организаций» (см.: Земцовский И. 1926 год // Имена. События. Школы: Страницы художественной жизни 1920-х годов. Вып. 1. СПб.: РИИИ, 2007. С. 152). . Поставленный в нем «вопрос о том, как ужиться с крестьянством, <���…> не вытравляя из их творчества крестьянских литературно-художественных образов», и требование бережного отношения к «попутчикам» («обнаруживать величайший такт, осторожность, терпимость по отношению ко всем тем литературным прослойкам, которые могут пойти с пролетариатом и пойдут с ним» [119] Цит. ранний вариант текста по публикации в кн.: Власть и художественная интеллигенция: Документы ЦК РКП — ВКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике 1917–1953 гг. М.: МФ «Демократия», 2002. С. 56 (в газетной версии текст постановления был отредактирован). ), а также призыв «бороться против легкомысленного и пренебрежительного отношения к старому культурному наследству, а равно и к специалистам художественного слова» — все это было направлено против развязанной РАПП оголтелой кампании за пролетарское искусство («партия должна высказываться за свободное соревнование различных группировок и течений в данной области», не предоставляя монополию только одной из них, «даже самой пролетарской» [120] Известия ЦК РКП(б). 1925. № 25–26. С. 8–9. ). Прозвучавшая в этом документе «проработка» «левоуклонистов» (за «комчванство»), а также закрытие их журнала «На посту» привели, как известно, к временной дезориентации и растерянности наиболее рьяных идеологов «классовой борьбы» в искусстве.

Подобные партийные «одергивания» в середине 1920-х годов были еще возможны. Так же можно расценить и выступление Бухарина на совещании «О политике партии в художественной литературе» годом раньше (май 1924 года), с идеей «затухания классовой борьбы». Колебание политического маятника отчасти объясняет существование люфта между спущенными сверху директивами и реальным положением дел на местах. В течение первых трех лет директорства Шмита, несмотря на указанные издержки и благодаря некоторым изменениям внутренних заданий отделов, Институт в целом мог продолжать научную и преподавательскую работу. В планах и отчетах Словесного отдела и Отдела изобразительных искусств до последних дней существования Института не встречается ни фиктивных тем, ни демагогических рассуждений [121] Слово «марксистский» в планах ИЗО встретилось один раз — в последнем «Производственном плане на 1929/30 академический год», и уже сама нелепость и корявость фразы свидетельствует о неискушенности в демагогии: «Увязка данных экспериментального изучения цветоформенного образа в процессе восприятия и данных цветоформенного анализа устойчивых образов в живописи с социологией, как метод в подходе к марксистскому искусствоведению» (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 39, л. 81, 86; с купюрами опубл.: Кумпан К. Казимир Малевич и сотрудники ГИНХУКа в ГИИИ. С. 405). . Эта независимость научной мысли от насаждавшегося классового подхода к произведениям искусства безусловно раздражала партийных функционеров и была одной из причин того, что в дальнейшем, при начавшемся «закручивании гаек», ЛИТО и ИЗО стали главной мишенью нападок и больше остальных отделов пострадали от чисток.

Пока не поступили новые сигналы сверху, нижестоящие органы не усердствовали, довольствуясь реляциями Шмита и теми социологическими разработками, о которых говорилось выше. В марте 1926 года Главнаука вынесла постановление, что научно-исследовательская деятельность Института «становится на правильные марксистские рельсы» [122] Резолюция была зачитана на заседании Правления от 6 марта 1926 г. (ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 14, л. 165). , хоть и отметила у Словесного отделения «резко выраженный уклон к формально-теоретическому изучению» [123] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 15, л. 71–73. . Однако уже в конце года в докладе П. И. Новицкого на заседании Художественного отдела Главнауки, состоявшемся 4 ноября, работа всех отделов Института была оценена в целом положительно [124] Как мы отмечали выше, «отставание» по внедрению социологического метода отмечалось лишь в ИЗО. : «научно-исследовательская работа <���Института> идет по линии дальнейшего усвоения и углубления социологического метода в искусствознании и пристального внимания к вопросам современного искусства и современного художественного быта», «Институт нашел формы коллективного сотрудничества, <���…> сосредоточил исследовательское внимание Отделов на <���…> вопросах, имеющих крупнейшее идеологическое значение для пролетарского государства, <���…> широко развил свою издательскую деятельность» [125] ЦГАЛИ СПб., ф. 82, оп. 3, ед. хр. 23, л. 82. .