Александра Толстая - Жизнь с отцом

— Ах ты Боже мой! Ну как же ты хочешь, чтобы я был спокоен. Ведь это ад, ад какой-то! Ведь нельзя хуже создать обстановку, чем ты мне создала… не могу я больше жить так в этой ужасающей злобе, которая каждый день растет вокруг нас… и подумать только, что у нас на усадьбе семь вооруженных людей.

— Ты отстранился от всего, тебе все равно, а что мне делать? Ведь нельзя же позволять бессовестно грабить…

Такие разговоры происходили почти ежедневно. Крестьяне, обиженные стражниками, искали заступничества у отца, отец обращался к матери.

Мне кажется, она не представляла себе всего ужаса его переживаний.

"Неприятный разговор с Львом Николаевичем из-за стражников, — пишет она в своей записной книжке, — мое положение безвыходное, я замурована нравственно и меня же бьют". И еще запись: "С утра неприятное отношение Льва Николаевича к стражникам".

"Приходит в голову сомнение, хорошо ли я делаю, что молчу, — прорывается у отца в записной книжке, — и даже не лучше ли было бы мне уйти, скрыться, как Буланже. Не делаю этого преимущественно потому, что это для себя, для того, чтобы избавиться от отравленной со всех сторон жизни. А я верю, что это перенесение этой жизни и нужно мне" (2 июля).

"Все так же мучительно, борюсь, но плохо борюсь! Жизнь здесь, в Ясной Поляне, вполне отравлена. Куда ни выйду — стыд и страдание" (3 июля).

И опять от 6 июля: "Помоги мне, Господи. Опять хочется уйти. И я не решаюсь, но и не отказываюсь. Главное, для себя ли я сделаю, если уйду. То, что я не для себя делаю, оставаясь, это я знаю. Надо думать с Богом. Так и буду".

Из семи стражников остались на усадьбе двое. В комнате, рядом с передней, поселился неуклюжий, широкий человек с револьвером на боку. Другой жил в людской. Они внесли запах дегтя, махорки и вообще чего-то нечистого, грубого…

В Гнумонте обнаружилась крупная кража леса — 129 дубов. Улики против крестьян были недостаточные. Все просили мать прекратить это дело. Крестьяне приходили к отцу за заступничеством. Он говорил с матерью, но она была неумолима.

"Неприятно, что земский начальник оправдал крестьян за порубку 129 дубов, — пишет мать в записной книжке, — и за неотработку. Подаю в съезд".

Сыновья, Андрей и Лев, поддерживали мать.

— Ну что ж тут делать, — говорил Лев, — или надо ничего не делать, от всего отстраниться, как сделал пап? или надо хозяйничать как следует. Нельзя же допускать, чтобы мужики все растаскивали.

Так как отец старался всегда защитить крестьян, просил мать, чтобы она прощала им штрафы, стражники враждебно относились к нему.

— Ну что же это, ваше сиятельство, — говорили они матери, которую считали настоящей "барыней" и уважали. — Что же это такое? Мы работаем, стараемся, отваживаем мужиков от воровства, а граф им прощает, повадку дает. Как вам будет угодно, так не годится…

Я негодовала, слушая такие разговоры. "Выгнать их отсюда! — думала я. Выгнать! Чтобы духу их не было в Ясной Поляне!"

А отец старался по-человечески подойти к стражникам, добраться до их души.

— Семья есть? — спрашивал он.

— Как же, есть: жена, двое детей, — оживлялся стражник.

— А зачем на такую нехорошую должность пошел? — продолжал расспрашивать отец.

— Есть, пить надо, — уклончиво отвечал стражник.

Помню, в последний год пребывания у нас стражников у меня вышла с ними большая неприятность. Отец в это время гостил у сестры Тани.

Стражники поймали на пруду крестьянина Ефима Орехова. Он сетью ловил рыбу. Большой пруд всегда считался у нас в общем владении с крестьянами. Сторона, примыкавшая к деревне, принадлежала крестьянам, к усадьбе — Толстым. Трудно, разумеется, решить, где ловил рыбу Ефим. Стражник его взял, отнял сеть и привел в контору. Я застала такую картину: Ефим, мокрый, посиневший от холода, стоял перед стражником и просил вернуть ему сеть. Стражник ругался, кричал на него, тряс за плечо и замахнулся, чтобы ударить. В этот момент я вскрикнула:

— Что вы делаете? Как смеете драться!

— Что нужно, то и делаю, — нахально ответил мне стражник.

Все задрожало во мне. Глаза застелило туманом, дыхание сперло.

— Мерзавец! — крикнула я ему не своим голосом. — Немедленно отдайте сеть и отпустите крестьянина.

Стражник беспрекословно исполнил мои приказания, а я пошла объясняться с матерью.

Через несколько дней приехал исправник и потребовал, чтобы я извинилась перед стражником, так как я оскорбила его при исполнении служебных обязанностей. Я вспылила еще больше и написала письмо исправнику, что извиняться перед этим негодяем ни в коем случае не буду и прошу, если он считает нужным, возбудить против меня судебное дело.