7. Соображения отдельных авторов
Перехожу к ответам на соображения отдельных авторов.
М.А. Давыдов привел, на мой взгляд, неоспоримые аргументы в пользу тезиса о постепенном повышении уровня жизни в пореформенной России. Основываясь на транспортной статистике, он пришел к следующим выводам.
Данные ЦСК и земств преуменьшали размеры сборов хлебов, поскольку так или иначе основывались на опросах крестьян, заинтересованных в их занижении.
«Голодный экспорт» — миф. Соотношение внутреннего и внешнего хлебных рынков в XX в. изменилось в пользу внутреннего. Экспорт хлеба из России увеличивался в конце XIX — начале XX в. прежде всего за счет лишь семи губерний степной полосы, дававших в сумме 82% прироста вывозных перевозок всех хлебных грузов. Эти данные являются также ответом на мнение М.Д. Карпачева о существовании «голодного экспорта».
Общая сумма доходов по ведомству Главного Управления неокладных сборов и казенной продажи питей лишь за 1903–1913 гг. возросла в 1,7 раза; все возраставшая величина перевозок важных потребительских товаров, не являющихся предметами роскоши, свидетельствуют о повышении уровня жизни.
Либеральная часть русской интеллигенции сыграла «фатально-провокационную роль в российской истории». Народническо-марксистские построения, господствующие в научной и общественной мысли в пореформенное время, не соответствовали реальности. Пока мы их не преодолеем, на какой-либо прогресс в изучении социально-экономической истории Российской империи рассчитывать не приходится.
А.А. Куренышев ставит интересный вопрос: куда шли вырученные от продажи русского зерна деньги? Доставалась ли хоть малая толика их крестьянам? Отношение местных цен, по которым крестьяне продавали хлеб, к экспортной цене показывает минимальную долю крестьян в вырученных от продажи зерна денег. В 1901–1914 гг. при продаже ржи доля крестьян составляла 85%, пшеницы — 88%, и овса — 76% (табл. 5).
Таблица 5.
Разница между экспортными и местными ценами в Центрально-черноземном районе в 1901–1914 гг. {85}
|
1901–1905 гг. |
1906–1910 гг. |
1910 г. |
1911 г. |
1912 г. |
1913 г. |
1914 г. |
Рожь: отношение местных цен к экспортным, % |
78,8 |
88,2 |
78,8 |
83,6 |
88,1 |
88,8 |
90,2 |
Местная, коп. за пуд |
58,4 |
84,8 |
64,0 |
74,0 |
86,0 |
76,0 |
84,0 |
Петербург, коп. за пуд |
77,9 |
101,6 |
87,4 |
94,7 |
104,5 |
91,7 |
99,9 |
Одесса, коп. за пуд |
70,4 |
90,6 |
75,0 |
82,4 |
90,8 |
79,4 |
86,4 |
Пшеница: отношение местных цен к экспортным, % |
83,7 |
89,7 |
83,9 |
99,2 |
90,3 |
84,8 |
91,5 |
Местная, коп. за пуд |
80,2 |
104,8 |
94,0 |
110,0 |
110,0 |
97,0 |
101,0 |
Рига, коп. за пуд |
95,8 |
116,5 |
113,4 |
112,9 |
123,8 |
115,9 |
108,2 |
Одесса, коп. за пуд |
|
117,1 |
110,7 |
108,9 |
119,9 |
112,8 |
112,6 |
Овес: отношение местных цен к экспортным, % |
71,0 |
79,4 |
76,7 |
75,6 |
79,0 |
75,0 |
83,1 |
Местная, коп. за пуд |
53,2 |
64,8 |
49,0 |
64,0 |
82,0 |
66,0 |
75,0 |
Петербург, коп. за пуд |
76,2 |
80,8 |
59,1 |
87,1 |
105,1 |
86,3 |
94,9 |
Рига, коп. за пуд |
73,7 |
82,4 |
68,6 |
82,2 |
102,6 |
89,6 |
85,6 |
Учитывая дороговизну провоза от мест производства к портам, прибыль хлеботорговцев следует считать скромной. Львиная доля выгоды от торговли зерном, вопреки широко бытующим представлениям, шла производителям хлеба. Доходы же от русского экспорта хлеба шли преимущественно на нужды индустриализации. Например, в 1907 г. было вывезено хлеба на 431 млн. руб., а ввезено жизненных припасов на 202 млн. Среди последних преобладали товары широкого потребления: чай — на 76,6 мл., зерно и мука (вместе с рисом) — на 28,6 млн., рыба — на 31,1 млн., овощи и фрукты — на 20,9 млн. и т.п. Ввезено машин и оборудования на 69 млн., в т.ч. сельскохозяйственных машин на 18,4 млн. руб. Таким образом, российский импорт состоял на 23,8% из жизненных припасов — это в основном продукты, не производимые в России, на 0,6% — из скота, на 47,6% — из сырых и полуобработанных материалов (металлы, волокно, уголь, кокс, каучук и т.п.), предназначенные для нужд промышленности, и на 28% — из фабрично-заводских и ремесленных изделий, среди которых доля предметов роскоши (ювелирные изделия, экипажи, часы, галантерея и пр.) равнялась лишь 5% {86} .
П.П. Щербинин как будто понимает целесообразность макро- и микроисторических исследований, но большая часть его заметок содержит упреки в том, что в моем макроисследовании не проведены микроисследования, касающиеся военной повседневности. В моем случае военная повседневность выходит за рамки моей книги. В.Б. Жиромская правильно отметила: «войны и их негативные последствия рассматриваются как основное бедствие российского населения»; последствия войны могут оцениваться как в микро-, так и в макроисследовании; это большая и серьезная проблема, заслуживающая специального изучения. Она также верно заметила: не только войны сотрясали нашу страну, и даже при анализе демографических потерь в первую очередь следует уделять внимание политическим и социально-экономическим катаклизмам. П.П. Щербинин, похоже, ничего не хочет видеть и понимать, кроме военного фактора в истории. Это до боли напоминает известную с античных времен притчу о сапожнике и художнике, поэтично рассказанную нам А.С. Пушкиным {87} .
Читать дальше