Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

В общем, противоречия на этнической почве — болезнь, конечно, вовсе не петербургская и не российская, а всеобщая, в той или иной степени свойственная всем нациям. Причём поражает она как социально и нравственно отсталые слои социума, не отличающиеся к тому же высоким образованием и духовной культурой, так и высшее общество. В первом случае ксенофобия, как правило, способствует компенсации комплекса неполноценности: в стаде себе подобных ущербный индивидуум ощущает себя во сто крат сильней, а главное, не ведает ни страха, ни вины, ни ответственности. Таков патриотизм толпы, всегда основанный на ненависти. Во втором случае ксенофобия — обычно результат сословной спеси, снобизма и дурного воспитания.

Немцы — в основном балтийские — появились в новой столице при Петре I. После присоединения Прибалтики и до начала ХХ века они неизменно оставались в Петербурге наиболее крупной национальной общиной. Ещё Иоганн Георги в своём «Описании российско-императорского города Санктпетербурга и достопамятностей в окрестностях оного» (1794) отмечал, что в новой русской столице «немцы суть многочисленнейшие» из представителей всех диаспор. В XVIII веке их здесь насчитывалось от 5 до 15 тысяч, к 1840-м годам — до 30–40, а затем, вплоть до Первой мировой войны, — 45–50 тысяч [32. С. 84].

Впрочем, главное было не столько в их количестве, сколько во влиятельности, недаром в народе Петербург называли «немецким городом». Особенно сильно это ощущалось при Анне Иоанновне, когда Эрнст Бирон, при участии Бурхардта Миниха и Генриха Остермана, фактически управлял всей Россией. Кто не знает, какие тогда творились порядки и как страдал от них весь народ! Правда, в большинстве исторических трудов почему-то упускалось из виду, что все трое очутились у кормила власти не сами по себе, а по велению русских царей. Следовательно, дело было не столько в немцах, сколько в политических условиях страны, мучимой чередой сменявших друг друга на троне временщиков.

Те же Миних и Остерман, когда высшая власть направляла их деятельность в нужное русло, превращались в чиновников, усердно трудившихся во благо России. Так, Остерман, прибыв в русскую северную столицу ещё в 1704 году, на протяжении четверти века служил новой родине верой и правдой и никакой спеси по отношению к русским не проявлял. Наоборот, быстро выучил язык, перелицевался в Андрея Ивановича и, начав карьеру обычным толмачом, стал вскоре участвовать в важных государственных делах. Составлял послания иностранным державам, играл важнейшую роль в заключении выгодного для России Ништадтского мира (1721 год), а затем и договора с Персией (1723 год), внёс большой вклад в разработку знаменитой Табели о рангах. В первую очередь именно за эти заслуги энергичному немцу пожаловали титул барона, затем назначили вице-президентом Коллегии иностранных дел, а позже вдобавок вице-канцлером, главным начальником над почтами, президентом Коммерц-коллегии, членом Верховного тайного совета…

Что касается Миниха, то, по некоторым сведениям, именно он уговорил Анну Иоанновну вернуть столицу из Москвы на невские берега, а значит, ему, немцу, обязаны мы, по сути, вторым рождением Петербурга. Это он в кратчайший срок осушил болота между Невским проспектом и той местностью, где впоследствии разбили Таврический сад, основал Кадетский корпус, завёл тяжёлую конницу (кирасир), которой прежде в России не было, и немало способствовал укреплению русской армии. Следует особо отметить ещё одну заслугу фельдмаршала Миниха: «Пётр I при образовании армии учредил три оклада жалованья, — писал в своих «Записках о России» адъютант фельдмаршала Кристоф фон Манштейн, — иностранцы, вновь поступавшие на службу, получали высшее жалованье; те, которые родились в России — так называемые старые иноземцы, — получали меньшее, а природные русские — наименьшее; прапорщик имел не больше восьми немецких гульденов в месяц. Миних представил, что таким жалованьем невозможно содержать себя и что несправедливо было давать иностранцам большее жалованье против своих; и так уравняли всех, и жалованье русских было удвоено» [2. С. 129].

При Анне Иоанновне, а фактически при Бурхардте Минихе, число иностранных офицеров в российской армии сократилось, а русских, наоборот, возросло. Евгений Анисимов на основании ведомостей за 1729 и 1738 годы, сохранившихся в Центральном военно-историческом архиве, приводит следующие данные: «…в 1729 году в полевой армии служил 71 генерал, из них — 41 иностранец, то есть 57,7 %. Но к 1738 году доля иноземцев снизилась, их теперь было столько же, сколько русских: 31 иностранный генерал и 30 русских. Если же считать генералов вместе со штаб-офицерами (включая майоров), то окажется, что в 1729 году в русской армии служило 125 иностранных офицеров из 371 (или 34 %), а в 1738 году — 192 из 515 (или 37,3 %). При этом нужно учитывать, что среди тех, кто числился “иноземцами", было немало немцев из Лифляндии и Эстляндии, которые являлись подданными русской императрицы» [4. С. 516].