Впрочем, Васильевский остров и без всяких каналов совершенно не годился для городского строительства. Он был низким, болотистым, и даже при незначительных наводнениях его на треть заливало водой. На западной оконечности острова Пётр приказал бить сваи и насыпать землю. Но вбили тысячу свай, и всё безрезультатно: каждая ушла в вязкую почву, что называется, по шляпку.
Сама мысль устроить центр столицы на Васильевском острове была абсурдна и по другой причине. Здесь намечалось разместить не только жилые дома, но и правительственные учреждения, откуда предстояло руководить всем государством. И это притом, что остров не имел мостов и в период весеннего ледохода и осеннего ледостава оказывался полностью изолированным от остальных частей города да и от всей страны!
Переменчивая и крайне активная натура Петра постоянно ощущалась во всём. Что бы кто ни строил, на всё имелись указы царя, которые без каких-либо объяснений определяли регламент даже на мелкие детали: «размер дымовых труб, вид кровли, расположение заборов и конюшен на участке, материал строительства и его расцветку… порядок копания прудов и их размеры, установку “чугунных баляс с железными шестами”, шлагбаумы и караульщиков из мещан при них, кому можно иметь баню, а кому нельзя, глубину забитых свай, порядок выпаса скота и многое другое» [5. С. 391].
Эти регулярные перепланировки кварталов, улиц и целых частей города, требования бросать старое жильё и переезжать на новое место, безжалостная регламентированность каждого шага вконец измучили первых обитателей Петербурга. О том, как это выглядело на практике, сообщал в своём отчёте на родину прусский посланник Мардефельд: одному из домовладельцев, барону Левенвольде, «сначала приказали мостить улицу вокруг своего дома, потом взяли с него 20 руб. на деревья, которые следовало посадить около него, 3 дня спустя, наконец, после уплаты им всего требуемого, приказали ему совсем снести дом, так как царь хочет выстроить здесь квартал для своих преображенцев, который должен быть окончен этим летом.» [3. С. 121]. И далее: «…часть этого дома Левенвольде сдавал внаймы иностранным министрам и имел от этого годовой доход в 400 руб., что ему за это не возвратят ни гроша, это прямо следует из основных законов этой страны, в которой всё принадлежит Богу и царю» [3. С. 121]. «Жители находятся в отчаянии», — приходил к однозначному выводу посланник Мардефельд [7. С. 403].
И никто ничего не мог поделать. За ослушание царских распоряжений, грозили самые жестокие наказания, а уклониться от них удавалось далеко не всегда. К тому же зачастую для возмущения не было никаких законных оснований: в Петербурге собственность на землю появилась лишь незадолго до столетнего юбилея города. А потому при Петре участки отбирались по той же схеме, по которой уже на нашей памяти, в начале XXI века, сносились автомобильные гаражи: власти говорили — имущество ваше, забирайте его себе на здоровье, но земля городская, и мы будем распоряжаться ею, как диктуют высшие интересы градостроительного плана.
В результате побывавший в 1734 году на невских берегах швед Берк Карл Рейнхольд (будущий член шведской Академии изящной словесности, истории древностей) отмечал в путевых заметках: «…в Петербурге было построено больше, чем можно увидеть глазами, так как очень многое из хорошо построенного снесено, а взамен построено другое, или же построенное разрушалось до основания и возведено заново» [2. С. 84–85].
Параллельные заметки . Сегодня многие убеждены, что Петербург с самого начала был каменным или, по крайней мере, преимущественно каменным. На самом деле это миф, рождённый благодаря растиражированным рассказам о том, как Пётр I издавал указы о запрещении возведения каменных зданий по всей России в связи со строительством Петербурга и обязательной для каждого въезжающего в новую столицу дани в виде трёх камней.
В реальности всё было наоборот. Во-первых, указ «О запрещении на несколько лет строить во всём Государстве каменные домы», касающийся в том числе, кстати, и Москвы, вышел лишь в 1714 году. Во-вторых, даже после этого большинство зданий в Петербурге строилось из дерева и, в соответствии с модой эпохи, расписывалось ««под кирпич» и ««под мармур» (то есть под мрамор). А то, что сооружали действительно из кирпича, быстро разрушалось, поскольку, как свидетельствовал один из заезжих иностранцев, Обри де ла Мотрэ, ««материалы, из которых делают кирпичи, настолько плохи, что дома, построенные из этого кирпича, требуют ремонта по крайней мере каждые три года» [24. С. 212]. Неудивительно, что от петровского времени архитектурных памятников в Петербурге осталось очень мало: в Петропавловской крепости — Петропавловский собор и Петровские ворота, на Васильевском острове — дворец Меншикова, здания Кунсткамеры, Двенадцати коллегий и частично сохранившийся Гостиный двор, на углу Моховой улицы — церковь Св. Симеона, на Выборгской стороне — Сампсониевский собор, в Летнем саду — Летний дворец Петра, на Шпалерной улице — Кикины палаты…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу