Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Параллельные заметки . Эта катастрофа ощущалась особенно ужасающе ещё и потому, что ей предшествовал Серебряный век, давший сильный толчок развитию отечественной культуры. Феномен того недолгого взлёта искусств, философии, науки до сих пор во многом не объяснён. Почему русский Ренессанс начался фактически одновременно с ХХ веком? Почему он проявился намного масштабнее в Петербурге, нежели в Москве? Наконец, почему именно в Петербурге Серебряный век оказал столь сильное влияние на городское самосознание?..

Уничтожая «бывших», советская власть усиленно создавала новых, коммунистических, людей, а это требовало неминуемого разрушения основных общечеловеческих, национальных и, конечно же, городских традиций. Поэтому неудивительно, что сразу после 1917 года поведенческие стандарты петербуржцев-петроградцев начали восприниматься как проявление враждебности по отношению к режиму. В восприятии большевистских функционеров предупредительность, отзывчивость, тяга к культурным ценностям были свойственны «гнилой интеллигенции», милосердие — «поповское слово», а гордость за свой город — прямая угроза сепаратизма.

Однако некоторые качества горожан — например, чувство независимости — стали проявляться даже более активно. Французский исследователь Николай Верт назвал Петроград-Ленинград городом трёх оппозиций: «1) подлинная политическая оппозиция, не получившая огласки: рабочая оппозиция большевикам, 1918–1921; 2) “аппаратная оппозиция", зафиксированная в опубликованных партийных протоколах, — зиновьевская (так называемая «ленинградская»), 1925 — начало 1926; 3) “несуществующая оппозиция”: Киров, сталинский руководитель Ленинграда, 1926–1934» [10. С. 112].

«Нам Москва не указ!» — этот негласный лозунг возник в Ленинграде в начале 1920-х годов. Но уже в конце того же десятилетия, а затем и в 1930-е годы из Москвы посыпались такие «указы», противостоять которым было невозможно. Только в 1934–1935 годах из Ленинграда и области выселили 39660 человек, а 24374 — приговорили к различным срокам наказания [2. С. 838]. Сталин — после победы над зиновьевской оппозицией, которая боролась с ним почти на равных, и убийства Кирова — считал Ленинград своей Вандеей и жестоко расправлялся с городом, уничтожая не только партийных, административных и военных руководителей, но в равной степени и «бывших», то есть остатки старой петербургской интеллигенции. Это было десятилетие всеобщего страха.

Но с началом блокады ко всем довоенным испытаниям прибавилось гнетущее ощущение брошенности. Брошенности именно Москвой, которая должна была, но не обеспечила защиту Ленинграда и теперь оставила его на растерзание врагу. Не случайно и тогда, и уже после войны в городе тайком поговаривали, будто Сталин специально позволил нацистам окружить город, чтобы чужими руками расправиться с ненавистным ему Ленинградом. То, что некогда было открытой, а потом и тщательно скрываемой фрондой, в блокированном городе переросло в смертельную обиду одиночества на грани гибели.

И вот тут во всю мощь проявился характер города, петербургский стиль горожан.

Конечно, в блокаду, особенно в первую её зиму, творились ужасающие вещи — воровство продуктовых карточек, мародёрство, на котором делались состояния, людоедство… Но опять-таки: и в те гекатомбные дни не это определяло жизнь города. Лидия Гинзбург, предельно жёстко анатомируя психологию ленинградцев в «Записках блокадного человека», так охарактеризовала это явление: «…все. в том числе ламентирующие, ужасающиеся, уклоняющиеся, — повинуясь средней норме поведения, выполняют свою историческую функцию ленинградцев » [13. С. 201].

До этого почти четверть века коммунистический режим вытравлял в сознании людей понятия чести, совести, достоинства, порядочности, благородства. «Репутация человека была подменена характеристиками “треугольников".» [20. С. 382]. Казалось, к началу войны все эти понятия уже были искоренены. Но в Ленинграде с началом блокады они вернулись. Причём там, на краю гибели, в условиях тягчайших физических и моральнонравственных испытаний старые принципы помогали не просто остаться людьми, но и выжить. Мужество сохранить в себе человеческое достоинство, найти силы помочь другому, испытывая ежедневную, ежеминутную пытку голодом, холодом, обстрелами и бомбёжками, отсутствием элементарных бытовых удобств, обрело самый что ни на есть практический смысл. Пережившие блокаду подтверждали: те, кто опускался и терял человеческий облик, обычно умирали в первую очередь.