Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Вся эта общность условий объясняет и то, почему тоталитарные режимы появлялись в самых разных странах (полуграмотной крестьянской России и цивилизованной, культурной Германии), и то, почему тоталитарная бацилла чуть было не поразила даже Великобританию и США — государства с наиболее устоявшейся, ставшей уже традиционной там демократией.

Параллельные заметки . В ХХ веке мир переболел настоящей эпидемией партийно-политических тоталитарных режимов. Первый из них родился в России в 1917 году и сперва проходил экспериментальную обкатку главным образом в Петрограде. Последние два сегодня доживают свои дни в Северной Корее и на Кубе. Режимы-экстраверты, типа гитлеровского, погибали относительно быстро. Режимы-интроверты жили гораздо дольше и умирали — как, например, советский — от собственной старческой немощи.

Теперь на смену партийно-политическому тоталитаризму пришёл псевдорелигиозный: в одних случаях он охватил целые государства (недавний талибанский Афганистан, нынешний Иран), в других — ограничился военизированными движениями-сектами («Аль-Каида», «Хезболла», «Мученики Аль-Аксы», «Братья-мусульмане», «Исламское государство»…). Малоудачные попытки справиться с «международным терроризмом» исключительно военными и финансовыми методами, которые с начала XXI столетия предпринимает мировое сообщество, во многом объясняется именно тем, что политики и политологи евроатлантической цивилизации до сих пор не сумели осознать тоталитаристский характер этой новой угрозы человечеству.

Когда в середине ноября 1917 года Анатолий Луначарский пригласил к себе известных петроградских интеллигентов, готовых сотрудничать с большевиками, на встречу явились всего несколько человек [45. С. 212]. Позже, в 1918-м, приёмная наркома просвещения была уже с утра до вечера набита битком. Но и тогда солидных, уважаемых посетителей оказывалось мало: они приходили сюда не в поисках сотрудничества с комиссарами, а по крайней необходимости — чтобы удовлетворить самые насущные нужды своего научного учреждения, театра, музея или библиотеки, получить разрешение на выезд за рубеж или просить о выделении пайка для умирающей от голода семьи… Желание сотрудничать выразила преимущественно молодёжь: артисты, режиссёры, поэты, художники… В частности, отделы искусств в Комиссариате просвещения возглавили, добровольно превратившись в советских чиновников, Натан Альтман, Николай Пунин, Давид Штеренберг… А главным образом к Луначарскому являлись городские сумасшедшие. Замаскировав сей неприглядный факт разного рода ублажающими цензуру просоветскими красивостями, Корней Чуковский откровенно рассказывал об этом в своих воспоминаниях: «Особенно много приходило к Анатолию Васильевичу прожектёров, маньяков, пройдох, предлагавших фантастические планы наибыстрейшего, мгновенного преображения России в страну неиссякаемого счастья» [41. С. 410].

Но в конце 1917-го, повторюсь, к большевикам ещё почти никто не приходил. Преимущественное большинство столичной интеллигенции считало, что Ленин — калиф на час. Подтверждением тому служит обращение, принятое на общем собрании Российской академии наук 27 октября 1917 года, через два дня после переворота: «Великое бедствие постигло Россию: под гнётом насильников, захвативших власть, русский народ теряет сознание своей личности и своего достоинства; он продаёт свою душу и, ценою постыдного и непрочного сепаратного мира, готов изменить союзникам и предать себя в руки врагов. Что готовят России те, которые забывают о её культурном призвании и о чести народной? — внутреннюю слабость, жестокое разочарование и презрение к ней со стороны союзников и врагов» [13. С. 119].

Столица ждала выборов в Учредительное собрание, понимая, что большевики наверняка потерпят поражение, а значит, вынуждены будут передать власть в другие руки.

Действительно, несмотря на откровенно наглые попытки сфальсифицировать выборы, большевики получили на них всего немногим свыше 20 % голосов. Но Россия ещё не знала, что такое диктатура крайне экстремистской политической партии. Ленинские сподвижники и не думали отдавать власть. 28 ноября декрет Совнаркома объявил кадетов партией «врагов народа», готовившей «контрреволюционный переворот», и в тот же день ряд видных деятелей конституционных демократов были арестованы. 10 декабря Ленин заключил блок с левыми эсерами, что способствовало усилению раскола среди социал-революционеров — в партии главного соперника большевиков на выборах в Учредительное собрание. В течение тех же двух последних месяцев года были созданы революционные трибуналы, ВЧК и началась настоящая охота за представителями небольшевистских партий.