Иоганн Гёте - Учение о цвете. Теория познания

(Сорэ, 17.2.1832)

Если знаешь что — либо правильнее этого, смело берись за него; если нет, пользуйся этим вместе со мною.

«Истинно ли наше дело или ложно, так или иначе, мы будем защищать его всю жизнь. После нашей смерти дети, которые сейчас лграют, будут нашими судьями».

«Не будь у глаза своей солнечности, как могли бы ны видеть свет? Не живи в нас самобытная сила Бога, как могло бы нас восхищать Божественное?»

В патом отделе, развивая эту мысль, Гёте говорят: «Кто не согласится с тем, что математика, как один из самых дивных человеческих органов, принесла Физике много пользы? Но! что, благодаря ложному применению ее метода, она и не мало повредила этой науке, этого тоже нельзя отрицать…»

Т. е.: железо, намагничиваясь, полярно раздваивается, при чем оба полюса взаимно притягиваются, как бы «ищут» друг друга; и всякий другой кусок железа, попавший в сферу действия магнита, подвергается той же магнитной поляризации; она — «первичный Феномен», в котором раскрывается внутреннее строение жолеза, а также вещества и реальности вообще. (Примеч. А. Б.).

Правильнее было бы переводить blau через голубой.

Мы обычно обозначаем его, как «Фиолетовый». По Гельмгольцу он Физиологически — элементарен (красный, зеленый, Фиолетовый). А. Б.

Пурпурного цвта нет в призматическом спектре; но его можно получить смешением крайних цветов спектра — красного и Фиолетового. Л. II.

Теофраста.

Ниже, в главе «Промежуточная эпоха» (из которой я привожу несколько афоризмов), Гёте говорит о Платоне и Аристотеле: «Платон стоят в таком отношении к миру, как блаженный дух, которому угодно погостить на нем некоторое время. Для него важно не столько ознакомиться с миром, — что он уже предполагает, — сколько дружелюбно поделиться с миром тем, что он принес с собою, и что нужно для мира. Он проникает в глубину больше для того, чтобы заполнить ее своим существом, чем для того, чтобы исследовать ее. Он двигается ввысь, в стремлении стать снова причастным своему происхождению. Все, что он высказывает, на- нравлено на вечно цельное, благое, истинное, прекрасное, постулат которого он стремится пробудить в каждой груди. Все частности земного зцианин, которые он усваивает себе, распускаются, можно даже сказать — испаряются в его методе, в его изложении.

Аристотель же стоит перед миром как деятель, как зодчий. Здесь (ггоит он, и здесь предстоит ему орудовать и творить. Он справляется о почве, но лишь в тех пределах, в каких он находит прочный Фундамент. Нее остальное, с этого пункта и до центра земли, ему безразлично. Он проводит огромный основной круг для своего здания, добывает отовсюду материалов, приводит их в порядок, наслаивает их друг на друга и поднимается таким образом вверх, в виде правильной пирамиды, тогда как Платов кшывает в небо на подобие обелиска, на подобие заостренного пламени».

Ниже, но поводу писателя 16‑го века Скалигера, Гёте говорит: «При этом случае можно высказать мысль, которая уже раньше навязывалась нам: пасколько иным был бы научный облик мира, если бы греческий язык остался живым и распространился вместо латинского.

Недостаточно тщательные арабские и латинские переводы причинили уже раньше не мало вреда, но даже самый тщательный перевод всегда вносит в предмет чуждый элемент, вследствие различного словоупотребления.

Греческий язык, безусловно, наивнее, он гораздо более удобен для естественного, ясного, остроумпого, эстетического изложения удачных воззрений на природу. Манера говорить глаголами, особенно инфинитивами и причастиями, делает каждое выражение допустимым; слово собственно ничего не определяет, не огораживает, не устанавливает; оно — только намек, с помощью которого предмет восстановляется в воображении.

Латинский же язык становится, благодаря употреблению существительных, решительным и повелительным. Понятие Фиксировано в слово, застыло в нем, и со словом обращаются как с действительным существом».

В одном письме 1808 г. Гёте применяет более сильный образ; упомянув о своем безусловном уважении к Роджеру Бзкону, он прибавляет: «однофамилец же его, канцлер, представляется мне каким — то геркулесом, которым очистил конюшню от диалектического навоза, чтобы дать запол- ее навозом опыта». По словам Римера, Гёте сказал о Бэконе: «глава всех Филистеров, и потому так мил им» {13.10.7).